Птица малая

Беда с иллюзиями заключается в том, подумал Сандос, что они существуют сами по себе. Ты начинаешь осознавать их существование только после того, как их отберут у тебя. Он был у нового доктора. На обследование ушло несколько часов. Состояние кистей, сказали ему, можно улучшить только в косметическом отношении, но никак не в функциональном; нервы перерезаны слишком давно, чтобы их возможно было восстановить, мышцы искалечены еще сильнее. Ощущение сильного ожога, досаждавшее ему теперь, приходившее и уходившее непредсказуемым образом, по всей видимости, было сродни фантомным болям, посещающим людей, потерявших конечность. В данный момент он мог выпрямить пальцы и изобразить двумя пальцами полезный крючок на правой руке. И все. Другого теперь не будет…

Он вдруг понял, что Иоганн Фелькер что-то проговорил и в комнате воцарилась глубокая тишина. На сколько же минут я забылся? – подумал он.

Эмилио протянул руки к кофейной чашке и на сей раз аккуратно поставил ее.

– Прошу прощения, – проговорил он, не сразу поглядев на Фелькера. – Вы что-то сказали?

– Да. Я сказал, что интересно слышать, как аккуратно вы уводите разговор от ребенка, которого убили. И подумал, что у вас, конечно, тут же самым удобным образом разболится голова.

Чашка рассыпалась прямо в руке. Эдвард Бер поторопился принести тряпку, чтобы вытереть пролившийся кофе, а Джон Кандотти собрал осколки фарфора. Фелькер, сидя, не отводил глаз от Сандоса, лицо которого казалось вырезанным из камня.

Какие же они разные, подумал Винченцо Джулиани, глядя на сидевших друг напротив друга мужчин: одного, словно вырезанного из обсидиана и серебра, и другого – желтого, как смесь масла с песком. Интересно, а знает ли Эмилио, какую зависть в отношении к нему испытывает Фелькер? Да и знает ли о ней сам Фелькер?

– …энергетический прилив… – рассуждал Фелипе Рейес, объясняя всем оплошность Эмилио, чтобы загладить общее смущение. – В усталых мышцах возникают хаотические электрические потенциалы. Со мной часто случается подобное…

– Если у меня еще есть ноги, Фелипе, – негромко, с ядом, проговорил Сандос, – почему вы пытаетесь ходить за меня?

– Эмилио, я только…

После короткого и бурного диалога на площадном испанском, Отец-генерал непринужденно произнес:

– Я думаю, что на сегодня с нас хватит, сеньоры. Эмилио, я бы хотел обменяться с вами парой слов. Остальные могут идти.

Оставаясь на своем месте, Сандос бесстрастно следил за тем, как уходят Фелькер, Кандотти и побледневший Фелипе Рейес. Задержавшийся возле двери Эдвард Бер многозначительно посмотрел на Отца-генерала, не ответившего на этот взгляд.

Джулиани заговорил, когда они остались вдвоем:

– Похоже, вам больно. Это опять голова?

– Нет, Владыка. – Черные, холодные, как камень, глаза повернулись к главе Ордена.

– А если бы было больно, вы сказали бы мне об этом? – Бессмысленный вопрос. Джулиани еще до того, как эти слова сошли с его губ, знал, что Сандос никогда не признает этого. Тем более после только что сделанного Фелькером намека.

– Вашим коврам ничто не угрожает, – с нескрываемой надменностью заверил его Эмилио.

– Рад слышать это, – любезно проговорил Джулиани. – Но стол пострадал. Вы жестоко обходитесь с обстановкой. И были жестоки к Рейесу.

– Он не имел права говорить за меня, – отрезал Сандос, гнев которого медленно отступал.

– Он пытается помочь вам, Эмилио.

– Когда мне понадобится помощь, я сам попрошу о ней.

– В самом деле? Или, может быть, продолжите ночь за ночью поедать себя заживо? – Сандос моргнул. – Сегодня утром я говорил с доктором Кауфманн. И в расстроенных чувствах выслушал ее прогноз. Она не понимает, почему вы так долго терпели эти протезы… такие тяжелые и неуклюжие, по ее словам. Почему вы не попросили переделать их? Чтобы не задеть чувства отца Сингха, – предположил Джулиани, – или благодаря какой-нибудь извращенной разновидности латиноамериканской гордости?

Перемена произошла почти незаметно, но иногда можно сказать, что попал в цель. Дыхание изменилось. Стремление удержать себя в руках сделалось более очевидным.

И вдруг Джулиани обнаружил, что терпение его на мачизм Сандоса кончилось, и потребовал ответа:

– Так вам больно? Да или нет?

– Я должен отвечать, Владыка? – Издевка была очевидна; смысл ее – не совсем.

– Да, черт возьми, должен. Говорите.

– Болят ладони. – Последовала пауза. – И протез жжет мои руки.

Заметив мелкие, торопливые движения грудной клетки Эмилио, Джулиани подумал: «Боже мой, каких усилий стоит этому человеку признать, что он страдает!»