Птица малая

КОГДА ПОСЛЕ ВЫНУЖДЕННОГО перерыва заседания возобновились, не заметить перемену было невозможно. Первый знак им дала внешность Сандоса, который теперь много лучше справлялся с бритвой. Вернулась на прежнее место аккуратно подстриженная бородка, все еще черная на подбородке, однако с белыми прядями, скобками охватившими уголки рта, и на висках, своим серебром подчеркивавшими темноту замкнутых в себе глаз.

Теперь им по большей части приходилось иметь дело с тем человеком, которым в данной ситуации решал предстать перед ними Сандос. Иногда он казался испанским невозмутимым аристократом, заново построившим стены своего замка и обнаружившим внутри него некий бастион, за стенами которого можно было защищать собственную неприкосновенность, чье спокойствие более не могли нарушить острые вопросы о давно усопших любимых детях. Или же с Мефистофелем, сдержанным и не сентиментальным, знакомым с нижними безднами ада и лишенным любых неопределенных эмоций. Впрочем, чаще всего перед ними находился доктор Эмилио Сандос, лингвист, ученый муж, изведавший все и все познавший, скучающий на нудном коллоквиуме, имеющем некоторое отношение к его специальности, после чего труд за подписями коллег и его самого наконец пойдет в печать.

Заседания по новой схеме начались с вопроса, заданного профессором Рейесом, теологом-компаративистом, относительно вероятности того, что руна могут располагать кое-какими представлениями о существовании души. Доктор Сандос, лингвист, оказавшись на знакомой почве, принялся цитировать грамматические категории языка руна, относящиеся к объектам незримым и невизуализируемым. Рейес полагал, что эти факты указывают по меньшей мере на способность понять такую концепцию даже в том случае, если они не выработали ее самостоятельно.

– Вполне вероятно, – согласился Сандос. – По сравнению с жана’ата или нашим собственным видом руна не являются творцами и мыслителями. Впрочем, возможно, их следует назвать подражателями. И как только они получают основную идею, то разрабатывают ее вполне творческим образом.

– Мне кажется, что эта то и дело возникающая идея «сердца» в какой-то мере аналогична душе, – сказал Фелипе.

– Но вы, конечно, понимаете, что «сердце» – это мой перевод, так? Это слово может соотноситься с концепцией души, обитающей в живом теле, однако я не знаю, располагают ли руна верованиями о посмертном существовании души…

Сандос умолк. Тело его напряглось, он словно собирался встать, но тут его устами заговорил испанский гранд:

– Когда случились эти смерти, положение не позволяло мне расспрашивать относительно системы верований руна.

И продолжил через мгновение как доктор Сандос, повернувшись к Джулиани:

– Энн Эдвардс отсылала на Землю несколько статей на темы, связанные с «сердцем». Могу я обобщить их наблюдения, Владыка? Или такое выступление может рассматриваться как разновидность преждевременной публикации?

– Все, о чем говорится в этой комнате, не предназначено для публикации. Прошу вас.

Сандос снова повернулся к Фелипе:

– Доктор Эдвардс полагала, что концепция «сердца» и представления руна о природе болезней тесно связаны между собой, а также служат благим средством общественного контроля. Руна не проявляют открытой агрессии и утверждают, что никогда не сердятся. Если, например, кто-то отказал в законной просьбе или был обижен или расстроен, то потерпевший объявляет себя находящимся в состоянии порай. И если ты пребываешь в порай, сердце твое опечалено и ты можешь заболеть или же с тобой может произойти какая-то неприятность. Опечалить кого-то – это очень плохо, правда? Если ты делаешь кого-то порай, то почувствуешь существенное общественное давление, заставляющее тебя или ответить на просьбу, или предоставить какую-то компенсацию предполагаемой жертве: извиниться или же сделать какой-то подарок, отчего в сердце обиженного возвратится счастье.

– Положим, такая концепция допускает множество злоупотреблений, – заметил Фелькер. – Что мешает людям объявить себя порай просто ради того, чтобы получить подарки?

– Руна почти никогда не остаются в одиночестве. Едва ли какое-то общественное действие остается без свидетелей, так что даже просто солгать не так уж легко. Однако среди них нередко возникали разногласия о степени серьезности состояния порай обиженного. Если спор становился слишком уж громким, участникам его говорили, что они поднимают фиерно, то есть слишком большой шум, так? И тот, кто создает фиерно, навлекает на себя грозы, часто бурные и пугающие.

Сандос остановился для того, чтобы глотнуть воды, наполнив стакан с удивительной для себя ловкостью, хотя ему пришлось умолкнуть и сконцентрировать свое внимание на действии. Он указал наполненным стаканом в сторону Джона, словно провозглашая тост.