Птица малая

Астроном Карл Саган в своем романе «Контакт» заставил инопланетян общаться с помощью простых чисел, а антрополог Мэри Дориа Расселл не стала бы даже переходить улицу, чтобы встретить кого-то, кто общается с помощью простых чисел. Каждому свое, но мне показалось, что музыка окажет немедленное эмоциональное воздействие, которое вполне может увлечь нас через огромные расстояния. Флейтам сорок три тысячи лет, и независимо от того, насколько совершенны наши технологии, я верю, что музыка – явление, которое Урсула Ле Гуин очаровательно определила как «игру с высотой звука, тоном и временем», – всегда будет привлекать нас.

И у каждого поколения людей всегда будут фундаментальные экзистенциальные вопросы, на которые им предстоит ответить. За что стоит умереть, ради чего стоит жить и почему? Что я должна научить своего ребенка ценить, а чего избегать и почему? Что мне должны другие и чем я обязана другим и почему? Каждая человеческая культура дает свой набор ответов на эти вопросы, но божество почти всегда кроется в вопросе «почему?».

Конечно, не каждый человек – музыкант; не каждый человек верит в невидимых духов, которые влияют на человеческую судьбу. Некоторые из нас глухи к звукам. Некоторые из нас атеисты. Люди могут быть набожными, легкомысленными, скептически настроенными, циничными, безразличными или враждебно относиться к религии. Факт остается фактом: человеческие культуры всегда предоставляют нам Божественное «почему» для рассмотрения.

* * *

МЫ НАЧАЛИ ПРИБЛИЖАТЬСЯ к тем датам, которые казались такими далекими, когда я начинала писать «Птицу малую». За двадцать лет, прошедших с момента ее публикации, произошли огромные культурные и технологические изменения, а моя собственная жизнь длится еще дольше.

В 1950 году я родилась в семье, которая ожидала, согласно культурным стереотипам, что девушка должна выйти замуж молодой и должна начать рожать детей рано и часто. В те дни все еще было вполне приемлемо говорить, что обучение американских женщин после окончания средней школы бессмысленно. Но жизни отдельных людей иногда решающим образом меняются одномоментно; для меня этот момент наступил в пятнадцать лет. Во время каникул в 1965 году археолог из Чикагского музея естественной истории Филд дал мне подержать каменный инструмент, которому было сто тысяч лет, плюс-минус тридцать тысячелетий. Мой большой палец уперся в углубление, скорее ощутимое, чем видимое. Мой указательный палец удобно обхватил тыльную сторону лезвия скребка. В это мгновение установилась связь. Рука неандертальской женщины когда-то была там, где была моя, и я уже никогда не буду прежней.

Вот так и рождаются палеоантропологи. Заимствуя выразительную фразу Орсона Скотта Карда, мы говорим от имени мертвых – практикуем в самой романтичной из научных дисциплин. Мы являемся экспертами в том, что могут сказать нам зубы и кости. Мы часто можем определить пол, рост, возраст на момент смерти, диагностировать заболевания, привычные занятия, диету и семейные отношения, используя морфологию зубов и скелета, с помощью формул регрессии, сканирующей электронной микроскопии, изотопного анализа и ДНК. Тысячи ископаемых гоминидов были извлечены на свет палеоантропологами. Каждый экземпляр для нас индивидуальная личность.

У них есть номера и латинские биномы, из-за которых мы бесконечно спорим, но у них также есть прозвища. Их лица для нас такие же характерные и узнаваемые, как у наших ныне живущих друзей, и у каждого из них есть своя история о борьбе и голоде, о родстве и заботе. Этот человек ел в основном рыбу, был левшой, сильно хромал. У той был ужасный кариес, и, должно быть, она была несчастна в течение многих лет перед смертью. Еще один потерял предплечье в молодости, но дожил до глубокой старости: кто-то, должно быть, ухаживал за ним во время тяжелой травмы.

«Мне было четыре года, когда я умер, – однажды сказал мне неандерталец. – Ты видела много детей моего возраста, не так ли? В основном мы умирали весной после суровой зимы. Ты же знаешь, как все проголодались в это время года. К тому времени у моей матери родился еще один ребенок. Я умер, потому что был слишком маленьким, чтобы постоять за себя, и слишком большим, чтобы меня кормили грудью». Конечно, я не сообщала об этом «разговоре» в American Journal of Physical Anthropology, когда была опубликована моя статья об «Энгис 2»[93], но правда в том, что я установила эмоциональную связь через пять тысяч поколений с давно умершим ребенком и матерью, которая его родила. Я хотела говорить от их имени. Я хотела рассказать их историю.