Птица малая

Иногда ему вспоминался тот странный покой, который он ощущал в самом конце обратного пути, глядя, как кровь сочится из его рук, и думая: это убьет меня, и тогда я смогу перестать пытаться что-то понять.

Ему тогда хотелось понять, ожидал ли Иисус благодарности от Лазаря, вышедшего из гроба. Возможно, что Лазарь также разочаровал всех.

* * *

ЕГО ОЖИДАЛ невысокий коренастый мужчина, уже даже не средних лет, в черной ермолке и простом темном костюме. Раввин, подумал Эмилио, ощущая, как екнуло его сердце. Должно быть родственник Софии, какой-нибудь троюродный брат, явившийся, чтобы потребовать отчета обо всех обстоятельствах.

Мужчина повернулся на звук шагов Эмилио. И с чуть печальной улыбкой сквозь окладистую и курчавую, уже заметно поседевшую бороду проговорил:

– No me conoces[50].

Сефардский раввин вполне мог обратиться к нему по-испански, однако не стал бы столь фамильярно начинать разговор с незнакомцем. Эмилио ощутил, что сползает к беспомощному разочарованию, и отвернулся.

Однако мужчина заметил его волнение и, похоже, ощутил хрупкость состояния духа.

– Прости меня, отец мой. Конечно, ты не в состоянии узнать меня. Когда ты улетел, я был еще мальчишкой, даже не брился еще. – Усмехнувшись, он показал на свою бороду. – И смотри-ка, по-прежнему не бреюсь.

Смутившись, Эмилио начал было извиняться, но невольно попятился, поскольку незнакомец вдруг разразился потоком латинских ругательств и насмешек, грамматически безупречных, но чудовищно оскорбительных.

– Фелипе Рейес! – выдохнул Эмилио, оставшись с открытым от удивления ртом. Он отступил на шаг, пытаясь справиться с собой. – Не верю своим глазам. Фелипе, ты уже старик!

– Подобные вещи случаются, если проживешь достаточно долго, – ухмыльнулся в ответ Фелипе. – Мне всего пятьдесят один год! Так что я еще не старый, а зрелый мужчина, как у нас говорят.

Некоторое время они просто стояли и в полном изумлении разглядывали друг друга, впитывая изменения, заметные и предполагавшиеся ими. Затем Фелипе нарушил молчание. Ожидая Эмилио, он пододвинул пару стульев к небольшому столику, находившемуся возле окна просторной открытой комнаты, и теперь со смехом пригласил Эмилио сесть и пододвинул ему стул.

– Садись, садись, падре! Какой ты тощий стал, мне все время хочется заказать тебе сандвич или что-нибудь в этом роде. Или тебя здесь не кормят?

Фелипе чуть-чуть не помянул Джимми Куинна, но вовремя передумал. Но вместо этого умолк, как только они сели и, сияя, повернулся к Сандосу, давая тому время пережить потрясение.

Наконец Эмилио заговорил:

– А я уж подумал, что ты стал раввином!

– Спасибо тебе, старый друг, – не стал протестовать Фелипе. – Я действительно стал священником, каким ты воспитывал меня. Я – иезуит, но преподаю в Лос-Анджелесском еврейском теологическом семинаре. Только представь себе! Я стал профессором сравнительного религиоведения! – И он восторженно рассмеялся, радуясь удивлению Эмилио.

И весь следующий час на родном с детства языке они вспоминали Ла Перлу. С точки зрения Эмилио, прошло всего пять или шесть лет, и, к собственному его удивлению, оказалось, что он способен припомнить больше имен, чем Фелипе, однако Рейес знал, что случилось с каждым, и рассказывал ему историю за историей, иногда забавную, иногда грустную. Конечно, на Земле после отлета Эмилио прошло почти сорок лет; так что ему не следовало удивляться тому, что разговор стал понемногу превращаться в заупокойную молитву, но все же…

Родителей его давно уже не было в живых, однако остался брат.

– Антонио Луис умер через пару лет после того, как ты улетел, падре, – поведал ему Фелипе.

– Каким образом? – заставил он себя спросить.

– Так, как и следовало ожидать. – Фелипе повел плечами и покачал головой. – Понимаешь, он принимал наркоту. А это всегда приводит человека к плохому концу. Начал дурить. Задолжал гаитянам, и они его пришили.

…Левая рука разболелась, прямо огнем жжет, а головная боль не дает сконцентрироваться, подумал он, но как много смертей, как много смертей…

– …так что Клаудио продал ресторан Розе, но она вышла замуж за этого pendejo[51], который скоро разорил ресторан. Они закрыли его через несколько лет. Она развелась с ним и так и не стала потом на ноги. Но помнишь Марию Лопес? Которая работала у доктора Эдвардс? Падре? Ты помнишь Марию Лопес?

– Да. Конечно. – Щурясь против света, Эмилио спросил: – А Мария пошла в итоге учиться в медицинское училище?

– Нет. – Фелипе ненадолго умолк, чтобы улыбнуться брату, по собственной инициативе принесшему им по чашке чая. Пить никто не стал. Держа руки на коленях, Фелипе продолжил: – Она уехала. Доктор Эдвардс оставила ей кучу денег, ты об этом не знал? Мария отправилась учиться в университет, в краковскую бизнес-школу, и заработала в конце концов еще большую кучу денег. Вышла замуж за поляка. Детей у них не было. Но Мария учредила учебный фонд для детей Ла Перлы. Твои труды до сих пор приносят плоды, падре.