Птица малая

Когда Фелипе посмотрел вверх, Сандоса уже не было рядом с ним.

* * *

ВЕРНУВШЕГОСЯ в свой римский кабинет Винченцо Джулиани известили о фиаско уже через час. По правде сказать, Отец-генерал вызывал Фелипе Рейеса не для того, чтобы возложить на него обязанности обвинителя Эмилио Сандоса. Никакого суда, никакого адвоката дьявола не предполагалось даже в том легком разговорном смысле, в котором употребил эти слова Эмилио. Предстоящее расследование имело своей целью выработку рекомендаций Обществу в отношении дальнейшей политики его в отношении Ракхата.

Рейес считался уважаемым специалистом в области компаративного религиоведения, знаниями которого Джулиани намеревался воспользоваться после того, как Сандос поделится подробностями посланной на Ракхат миссии. Однако не стоило отрицать, что Отец-генерал также надеялся на то, что Фелипе Рейес, знавший Сандоса в его лучшие дни и сам искалеченный во время работы в Пакистанском университете, мог избавить Эмилио от восприятия собственного увечья как уникального. Таким образом, Джулиани приходилось с огорчением признать, что он неправильно понял настроение Сандоса.

Со вздохом Отец-генерал поднялся от письменного стола и подошел к окну, чтобы посмотреть на Ватикан сквозь пелену дождя. Какое только бремя не приходилось носить таким людям, как Сандос. Планку задали четыре сотни Наших, подумал он, вспоминая те дни, когда, будучи новициатом, изучал жития прославленных святостью, благословенных и почитаемых иезуитов. Как же было сказано в наших реляциях? «Мужи хитроумно наставленные в грамоте и силе духа». Перенесшие трудности, одиночество, предельное утомление и болезни с отвагой и изобретательностью. Принимавшие пытки и смерть с радостью, неподвластной легкому пониманию даже тех, кто разделяет их религию, если не веру. Сколько историй, достойных лиры Гомера. Сколько мучеников, таких как Исаак Жог.

Пройденные им восемь сотен миль в глубь Нового Мира – земли столь же чужой для европейца в 1637 году – были тем же, что сейчас для нас Ракхат, вдруг понял Джулиани. Его боялись как колдуна, осмеивали, презирали за кротость – те самые индейцы, которых он надеялся привести ко Христу. Его регулярно избивали, пальцы отрезали по суставу ножами, изготовленными из раковин, – неудивительно, что Жог вспомнился Эмилио.

Спасенный после долгих лет издевательств и лишений голландскими торговцами, которые отвезли его во Францию, он вопреки всем шансам выздоровел. И что удивительно: Жог вернулся в Новый Свет. Он знал, чем кончится дело, но поплыл назад, чтобы работать среди могавков. Поплыл сразу, как только почувствовал себя годным на это. A потом они убили его. Жутким образом.

Как можем мы понять таких людей? – некогда задал себе Джулиани такой вопрос. Как может находящийся в здравом уме человек вернуться к такой жизни, понимая, что ждет его в итоге? Или он был визионером, послушным голосам? Или мазохистом, жаждавшим деградации и мучений? Современный историк, даже иезуит, никак не мог обойти эти вопросы. Жог был всего лишь одним из множества. Или такие, как он, люди были безумны?

Нет, решил наконец Джулиани. Ими правило не безумие, но математика вечности. Чтобы спасти свою душу от вечной муки и отстранения от Бога, чтобы привести чужие души к вечному блаженству и близости к Богу, никакое бремя не было слишком тяжелым, никакая цена – чрезмерной. Жог собственной рукой писал своей матери: «Все труды миллиона людей не стоят ничего, если они не приобрели хотя бы одну душу для Иисуса Христа».

Да, подумал он, иезуиты отлично подготовлены к мученичеству. С другой стороны, выжить можно не везде. Иногда, подозревал Винченцо Джулиани, умереть проще, чем жить.

* * *

– А Я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО начинаю ненавидеть эту лестницу, – произнес Джон Кандотти, шагая по пляжу. Сандос, как обычно, сидел на камне, привалившись спиной к скале, опустив руки между поднятых колен. – А не проще ли было погружаться в раздумья в саду? Там есть чудесное местечко для раздумий, недалеко от дома.

– Оставьте меня в покое, Джон. – Глаза Эмилио были закрыты, и весь внешний вид его, как уже начал понимать Кандотти, говорил о жуткой головной боли.

– Я только выполняю приказ. Меня прислал отец Рейес. – Он рассчитывал услышать едкий эпитет, но Сандос или уже взял себя руки, или же ему было все равно. Джон остановился на пляже в нескольких футах от Сандоса и какое-то время смотрел на море. Вдали маячили паруса, ослепительные под косыми солнечными лучами.

– В подобные времена, – философским тоном заметил Джон, – я вспоминаю своего папашу, который часто говаривал…

Эмилио приподнял голову и выжидательно посмотрел на Джона, готовясь к новому натиску.

– Какого черта ты денно и нощно заседаешь в сортире? – вдруг выкрикнул Джон. – Когда ты наконец вылезешь оттуда и предоставишь другим хотя бы шанс?

Эмилио опустил голову на камень и залился хохотом.

– Вот это хороший звук, – проговорил с ухмылкой Джон, радуясь произведенному эффекту. – Знаете что? По-моему, я ни разу не слышал, как вы смеетесь.