Птица малая

В последующие недели возле города произошли новые нападения руна на мирных жана’ата. Опасаясь оказаться посреди созревавшей в городе гражданской войны, которая уже казалась неизбежной, У и Айли поблагодарили Супаари за гостеприимство и помощь и решили вернуться на корабль, где можно было или пересидеть местные раздоры, либо попробовать удачи в другом месте. В своей последней передаче У сообщал о намерении вернуться к посадочному аппарату под охраной, выделенной Супаари ВаГайжуром. Более от экипажа «Магеллана» вестей не поступало.

Итак, живым с Ракхата вернулся лишь священник, блудник и убийца Эмилио Сандос, мечтавший только о смерти.

* * *

ДЫХАНИЕ ЕГО СДЕЛАЛОСЬ равномерным, и Эдвард Бер понял, что лекарство наконец помогло. Оно действовало более эффективно, когда его давали перорально при начале головной боли. Эдвард пытался уловить нужный момент, однако Эмилио старался сдержать себя. На сей раз боль буквально взорвалась в нем с пугающей внезапностью, чему не стоило удивляться: так вот под пристальными взглядами людей, внимательно изучающих твои мельчайшие реакции, прочесть подобное обвинение.

Эдварду Беру уже приходилось видеть подобные ситуации – когда тело вынуждено страдать за то, чего не в силах вместить душа. Наказание могло приходить в виде головной боли, как у Эмилио. Или как непереносимая боль в спине, или как хроническое расстройство желудка. Так бывает с алкоголиками, нередко пьющими для того, чтобы чем-то заглушить, притупить остроту своей боли. То есть многие люди хоронят свою боль в себе, подумал Эдвард. Даже священники, которым, казалось бы, доступен лучший способ.

Брат Эдвард провел много часов, сидя возле спящего Эмилио и молясь за него. Конечно же, он знал все, что говорили о Сандосе, еще до того, как его приставили ходить за ним. И он лечил тело этого человека, зная его раны, не ограничивавшиеся увечьем рук, и постепенно рассказывавшими о себе. Первоначально информация стала известной еще тогда, когда Эдвард Бер был женатым мужчиной, еще до того, как он мог представить себе свою нынешнюю жизнь или мог подумать, что ему предстоит встреча с одним из Провинциалов, и ему, естественно, было интересно. В конце концов, это была новость столетия. Он помнил соблазнительные инсинуации, драматические откровения, скандальные реакции, затенявшие собой научное и философское значение полета на Ракхат. Потом были таинственный конец передач второй экспедиции и долгое ожидание возвращения Сандоса, которое могло принести с собой надежду на объяснение.

Уже то, что Эмилио выжил, было невероятным, можно сказать чудесным. Проведя многие месяцы в полном одиночестве, в примитивном корабле, управляемом разве чуть менее примитивным компьютером, он объявился в принадлежащем Обаяси секторе астероидного пояса, где поданный автоматикой аварийный сигнал заметил вспомогательный корабль. К этому времени Сандос оказался настолько истощенным, что залеченные раны на его руках открылись, а соединительные ткани порвались на куски. Он умер бы от потери крови, если бы люди Обаяси вовремя не заметили его.

Брат Эдвард понимал, что, по всей видимости, лишь он один из всех собравшихся в этом приюте искренне верил, что Эмилио действительно повезло остаться в живых. Даже Джон Кандотти занимал двойственную позицию, потому что смерть была бы к Сандосу добрее общества, а Бог милостив.

Эдвард не знал, что думать по поводу убийства Аскамы и народных волнений на Ракхате, якобы спровоцированных миссионерами-иезуитами. Но если Эмилио Сандосу, искалеченному, беспомощному, предельно одинокому, пришлось торговать собой, кто вправе осуждать его? Только не Эдварду Беру, имевшему представление о силе этого человека и о том, что пришлось ему претерпеть, чтобы прийти в такое состояние, в котором он был обнаружен на Ракхате. Иоганн Фелькер, напротив, считал Сандоса просто-напросто опасным мошенником, докатившимся до отвратительных эксцессов при полном отсутствии внутреннего контроля. Мы есть то, чего боимся в других, подумал Эдвард… кстати, интересно, каким образом Фелькер проводит свое свободное время.

В дверь негромко постучали. Эдвард бесшумно поднялся и вышел в коридор, оставив открытой щелочку в двери за собой.

– Спит? – спросил Отец-генерал.

– Да. Проспит еще несколько часов, – проговорил брат Эдвард. – Когда у него начинается рвота, мне приходится вкалывать ему програин, который его вырубает.

– Отдых пойдет ему на пользу. – Винченцо Джулиани потер ладонями лицо и испустил долгий и неровный вздох. Посмотрев на брата Эдварда, он покачал головой: – Сандос признал справедливость всего, сказанного против него. Но я готов присягнуть в том, что, читая, он испытывал подлинное недоумение.

– Владыка, могу я говорить откровенно?

– Конечно. Слушаю.

– Не могу ничего сказать об убийстве. Но я видел в нем подлинный гнев. Точнее, я видел в нем потенциал для насилия, впрочем, обращенный против себя самого. Однако, отче, вы только читали медицинские отчеты, а я видел…

Брат Эдвард умолк.