Птица малая

– А ты можешь увеличить обе области, Джимми? – спросил Марк, на шее которого висело полотенце, еще пыхтевший, но уже не от упражнения на бегущей дорожке.

– Нет никакого смысла, друзья мои. Можем посмотреть на них прямо сейчас, через телескоп.

И уже через несколько минут они увидели первую планету непосредственно, показавшуюся им серым мохнатым комком. A затем вторую, замеченную Марком, более крупную и позировавшую в сопровождении двух небесных тел поменьше.

– Луны, – восхитился Джордж, обнимая Энн за плечи и привлекая к себе. – Луны!

– О первой можно забыть. Вот наша планета, – с полной уверенностью провозгласил Марк. – Крупная луна стабилизирует планетарную прецессию и создает условия для организации устойчивых погодных условий. При наличии открытой воды луны создают приливы, а приливы рождают жизнь.

Энн смотрела на него с поднятыми бровями, ожидая ответа на невысказанный вопрос. Натуралист улыбнулся:

– Потому что так угодно Богу, мадам.

Тут все разом заговорили, поздравляя Джимми, Джорджа и Марка, обсуждая, сколько времени потребуется на перелет к планете, изгоняя волнением ту депрессию, в которой все пребывали, пока тянулись лишенные событий недели. Шум разговора утих, когда Д. У. поискал взглядом Эмилио, окликнул его:

– Присядь-ка, сынок, пока не загремел на пол, – и проложил себе путь мимо собравшейся у дисплея толпы, между скамей, столов и стульев кают-компании. Но не успел поймать Эмилио, и тот все-таки упал на пол.

Сперва послышался общий хохот, потому что Эмилио падал самым смешным образом, словно марионетка, у которой перерезали шнурки, однако медленнее из-за низкого тяготения. Алан Пейс нетерпеливо подумал, что Эмилио изволит таким образом шутить, и, как всегда, был уязвлен теми вольностями, которые позволяет себе этот человек.

Энн уже стояла за спиной Ярброу.

– Все в порядке, – сказала она деловитым тоном, когда смех утих и превратился в оцепенение. – Он потерял сознание.

Она могла бы поднять Эмилио с пола сама; при четверти земной гравитации он весил всего около тридцати фунтов. Однако признавая интеллектуальное равенство, Энн Эдвардс сохраняла некоторые предрассудки в отношении мужской природы, и потому выразительно посмотрела на Д. У., намереваясь попросить его перенести Эмилио в каюту. И с изумлением поняла, что Ярброу трясет. Тут в голове ее щелкнуло, и многое сделалось ей понятно.

– Джимми, не отнесете ли вы Сандоса в его каюту? – произнесла она с ноткой досады в голосе, чтобы свести к минимуму драматизм ситуации. Д. У. открыл дверь в комнату Эмилио, отступил в сторону, пропуская Джимми, огромного Тряпичного Энди с Эмилио на руках, похожим на тряпичную куклу поменьше, обмякшую в руках рослого мужчины. Примерно за три секунды оценив ситуацию, Энн решительно наделила Д. У. коротким и уверенным объятием, а потом просочилась мимо Джимми в маленькую каюту. Джим вышел, и она закрыла за ним дверь.

Эмилио уже приходил в себя. Сразу за дверью раздавался голос Д. У. со всей полнотой восточнотехасского красноречия веселившего публику и направлявшего разговор обратно к открытой планете. Голоса удалились, и Энн поглядела на Эмилио, что уже сидел, спустив ноги на краю кровати, и моргал круглыми глазами.

– Что это было? – спросил он.

– Обморок. Может быть, от удивления, от неожиданности открытия планеты. Нервная система иногда выдает такие фокусы. Человек чувствует, как холодеют руки и ноги, а потом все вокруг становится белым.

Он кивнул.

– Ничего подобного со мной никогда не было. Странное ощущение. – Он помотал головой, чтобы привести ее в норму, и глаза его вновь сделались круглыми.

– Вау. Посиди еще. Кровяное давление восстанавливается не сразу. – Она стояла возле переборки, скрестив на груди руки, оценивая его взглядом опытного врача, но обдумывая то, что сейчас видела. Усмехнувшись, он застыл, позволяя своему организму восстановить равновесие.

– Меня удивил, – рассудительно проговорила Энн, – сам факт твоего удивления.

– Ты про планету?

– Да. Я про то, что сама идея этого полета принадлежит тебе. Я думала, что у тебя на сей счет с Богом установлена своего рода прямая связь. – В словах ее не было прямого сарказма, с которым она могла бы произнести их. На деле она говорила почти совершенно серьезно, сохранив разве что малую толику неискренности на случай самозащиты.

Эмилио молчал довольно продолжительное время, хотя дважды открывал рот, чтобы что-то сказать, и дважды закрывал его. Наконец он произнес:

– Энн, можно я тебе кое-что скажу? Но строго между нами?

Она сползла по стене, в той же степени контролируя свое движение, сколь расслабленным был только что Эмилио, села, скрестив ноги, и в упор посмотрела на него.

– Я еще никогда и никому не говорил этого, Энн, но… – Он вновь умолк и нервно рассмеялся. – Наверно, я своего рода рекордсмен, так? Человек, полностью владеющий четырнадцатью языками.

– Ты не обязан ничего мне рассказывать, если не хочешь.