Птица не упадет

Она молча кивнула, и Шон снова повернулся к Хобди.

— Продолжайте, — сказал он.

В конце Питер Боутс прочел вслух все заявление. Его голос дрожал и падал до шепота в самых ужасных местах, и Шону приходилось резко его одергивать.

— Говорите!

Он сделал две имеющие законную силу копии, Хобди своими каракулями подписал каждую страницу обоих документов, и все подписались вслед за ним, а потом Шон приложил свою восковую печать мирового судьи к последней странице каждой копии.

— Хорошо, — сказал он и отнес одну копию в стальной сейф за своим письменным столом. — Я хочу, чтобы вы сохранили и зарегистрировали вторую копию, — обратился он к Питеру. — Спасибо за помощь, мистер Боутс. — Он закрыл сейф и повернулся. — Марк, пожалуйста, позвоните доктору Ачесону. Думаю, нужно позаботиться о нашем свидетеле. Хотя за свои деньги я бы предпочел видеть, как он страдает.

Когда в Лайон-Коп приехал доктор Ачесон, было уже два часа ночи, и Руфь Кортни провела его в гостевую комнату, куда поместили Хобди.

Ни Шон Кортни, ни Марк с ней не пошли, они оставались в кабинете и молча сидели у огня, разведенного слугами. Ветер стучал и дождь бил в окно. Шон пил виски, и Марк за последний час дважды наполнял его стакан.

Шон сидел в своем любимом кресле, усталый, больной, старый и согбенный горем, держа стакан обеими руками.

— Если бы мне хватило смелости, я сам застрелил бы его — как бешеного пса. Но он все равно мой сын, как бы я это ни отрицал, он моя кровь, он из моих чресл.

Марк молчал. В комнату вошла Руфь.

— Доктор Ачесон вправляет ему руку, — сказала она. — Он пробудет здесь еще час. Но я думаю, тебе нужно лечь, дорогой. — Она подошла к Шону и положила руку ему на плечо. — На сегодня с нас более чем достаточно.

И в эту минуту на столе зазвонил телефон. От тонкого пронзительного звука все вздрогнули. Долгих пять секунд они смотрели на телефон, пока снова не раздался требовательный звонок, и Руфь подошла и взяла наушник и микрофон.

— Миссис Руфь Кортни, — сказала она негромко, почти со страхом.

— Миссис Кортни, вы мать миссис Бури Хант?

— Да, верно.

— Боюсь, у нас очень плохие новости. Говорит главный врач больницы Аддингтон в Дурбане. Ваша дочь пострадала в дорожной катастрофе. Из-за дождя и грязи, боюсь. Ее сын, ваш внук, погиб на месте. К счастью, он не мучился, но ваша дочь в критическом состоянии. Вы можете как можно быстрее приехать к ней? Мы не знаем, доживет ли она до утра.

Телефон выпал из руки Руфи, она покачнулась, побледнела и упала. Марк успел подхватить ее раньше, чем она ударилась об пол, и положил на диван.

Шон подошел к свисавшему микрофону и поднял его.

— Говорит генерал Кортни, — гневно рявкнул он. — Что случилось?

* * *

Марк очень быстро вел большой «роллс» по длинному правому повороту к мосту. Женщина, которую он любил, мать его погибшего ребенка, умирала, и сердце Марка разрывалось. Дорога была покрыта глубокой шоколадного цвета грязью, другие машины оставили в ней многочисленные выбоины, превратив грязь в густую отвратительную кашу. «Роллс» бросало из стороны в сторону, он подскакивал на выбоинах, но Марк мрачно стискивал руль.

Мост через Бабуинов ручей был в пятистах ярдах перед ними, все еще невидимый сквозь косой дождь. Лучи фар гасли в пятидесяти футах впереди, поглощенные потоками капель, частыми, словно копья.

На заднем сиденье молча сидела Руфь Кортни, невидящими глазами глядя вперед. Воротник своего мехового пальто она подняла и казалась маленькой и хрупкой, как ребенок.

Генерал Шон Кортни рядом с Майклом говорил негромко, словно про себя:

— Я слишком далеко зашел. Я был упрямым старым глупцом. Я слишком многого хотел от нее, хотел, чтобы она была ангелом, и был чрезмерно строг с ней, когда она не оправдывала моих ожиданий. Мне давно следовало пойти к ней, а сейчас, может быть, слишком поздно.

— Не поздно, — возразил Марк. — Она будет жива, должна выжить.

— Для моего внука поздно, — прошептал Шон. — Я так и не увидел его, но только теперь понял, как мне этого хотелось…

При упоминании о младенце Джоне Марк испытал новый приступ глубокого отчаяния, ему хотелось закричать: «Это мой сын! Мой первенец!» Но Шон рядом с ним продолжал говорить:

— Я был злобным неумолимым стариком. Да смилуется надо мной Бог, но я даже исключил дочь из завещания. Я отказался от нее и теперь ненавижу себя за это. Если бы только успеть, если бы снова поговорить с ней! Боже, дай мне это!

Впереди из тропической тьмы показались стальные перила моста, в тучах блеснула молния. На мгновение Марк увидел стальную паутину железнодорожного моста через пропасть в двухстах ярдах ниже по течению. Под ними в скалистых стенах ущелья на глубине почти сто пятьдесят футов неслись бурые воды разбухшего Бабуинова ручья.

Марк нажал на тормоза и переключил скорость, вводя машину на узкий мост.

Неожиданно впереди справа от дороги вспыхнул ослепительный свет, и Марк поднял руку, заслоняя глаза.

Из темноты на них несся темный силуэт с двумя ослепительными фарами, подобными злобным глазам.