Птица несчастья

Федор споткнулся о торчащий корень, потерял равновесие и чуть не грохнулся. Нужно под ноги смотреть, а не глазеть по сторонам. Тем более, и глядеть не на что: лес как лес, совершенно обычный. Даже удивительно: место аномальное, живут тут существа сказочные, а деревья совершенно рядовые, как возле дачи. Нет, чтобы на ветках серебряные листья росли, или драгоценные камни вокруг валялись.

Слева что-то белело, и Федор отвлекся от раздумий. Он вытянул шею, чтобы лучше разглядеть предмет, и обнаружил статую горниста. Тот стоял на пьедестале, подперев бок одной рукой и прижав горн к губам другой.

– Полкан, смотри! – не выдержал Федор. – Пионер! Как он здесь оказался?

– А-а, – без малейшего интереса произнес Полкан. – Переправился, значит. Теперь и другие потянутся.

– Странно все же, – Федор обернулся, чтобы еще раз посмотреть на горниста. – Как он по мосту прошел? Он и ходить не может. Да и сгорел бы, наверное.

– Ты это, Федя, у ученых спроси. Пусть они объяснят, а я парень простой, – ушел от ответа Полкан, Максимус по-прежнему молчал.

Хотя Федор и считал себя спортивным человеком, но через четыре часа темп, заданный Максимусом, начал утомлять. Хотелось отдохнуть хотя бы немного, да и перекусить не мешало. Словно в ответ на его мысли Максимус сказал:

– Надо выйти к воде, там и остановимся. Да и запас воды сделать не помешает.

Они прошли немного, как вдруг послышалось пение:

«Цветики-цветочки,

Ягоды-грибочки».

Голос срывался на высоких нотах: обладатель его не отличался певческим талантом. Полкан замер, Максимус тоже остановился на мгновение, а затем они, не сговариваясь, бросились на звук песни. Федор последовал за спутниками. Они выбрались на поляну, где плела венок из васильков птице-женщина. Она была пониже Сирин, светлые волосы острижены по плечи, перья отливали рыжиной, как у курицы-рябы. Федор всмотрелся в ее лицо: оно казалось безмятежным, как у ребенка, и добрым. Птице-женщина чему-то улыбалась.

Федор насторожился:

– А это кто? Еще одна Сирин? Или, как ее, Гамаюн или Алконост?

В отличие от Сирин у этой имелись руки, которые странно смотрелись на птичьем теле.

– А ты начитанный, оказывается, – деланно удивился Полкан.

Максимус шагнул вперед, поднял руку и приветствовал птице-женщину:

– Привет, Оля!

Глава двенадцатая. Счастливка

Максим не видел Олю лет пять, наверное. Она была из тех обитателей Заручья, к кому Максим относился с симпатией: блаженная дурочка, к тому же безвредная. Да и остальные ходоки думали так же: обидеть ее, все равно, что обделить ребенка. Считалось: встретить Олю – к удаче.

– Что делаешь? – поинтересовался он.

Она повертела венок в руках и водрузила на голову. Синие васильки шли к ее легким, как пух, волосам цвета соломы.

– Вас жду, – ответила Оля.

– Нас? – удивился Максим. – А откуда ты знаешь…? – начал говорить и оборвал себя. Понятно, откуда: Федора почувствовала.

Оля снова улыбнулась:

– Дайте я на вас посмотрю. Какие вы все красивые. И мальчик с вами… Тебя как зовут? – обратилась она к Федору.

Тот смутился, но ответил:

– Федя.

– Феденька! – вплеснула руками Оля. – Какое милое имя. Тебе идет.

– С-спасибо, – с запинкой ответил Федор.

А Оля подошла ближе и заглянула ему в лицо.

– Какой славный! Как хорошо, что я вас встретила.

Ее губ коснулась мечтательная улыбка.

– Мы тоже рады, – произнес Максим. – Гуляешь? Или идешь куда?

– Да, – кивнула Оля, – иду – с вами.

– Э-э, – замялся Максим: он не знал, как отреагировать.

Сперва Полкан огорошил, что проводит ходоков, теперь Оля. Что на них нашло? Или кто? Максим покосился на Федора. А тот ничего не подозревает, да и откуда. Ведь это его первая вылазка в Заручье, Федор не в курсе, что местные с ходоками за мертвой водой не ходят – не в их правилах. Да и не знает никто: нужна ли обитателям Заручья мертвая вода или они без нее могут обойтись? Вслух он сказал:

– Конечно, пошли. Только передохнем немного да воды свежей нужно набрать.

– Вот и замечательно! – Оля закружилась от радости. – За теми кустами ручей течет.

Она пошла, неуклюже переваливаясь с боку на бок. Оля не летала: ее левое крыло было вывернуто и стелилось по земле. За порослью ивняка и, правда, тек ручей: узкий, быстрый. Максим достал из рюкзака железную кружку и зачерпнул воду, затем сделал глоток: холодная. Такую пить нужно аккуратно, а иначе горло застудишь.

– Водица прелесть! – одобрил Полкан.

Он опустился на колени и рукой зачерпнул воду из ручья.

– Надо травок насобирать, – предложила Оля, – да чай заварить.

Максим вздохнул: то, что казалось привычным предприятием, могло обернуться семейным походом на природу. Но чутье подсказывало: протестовать не стоит. Пусть все идет, как должно. Давным-давно, когда луговая трава была ростом с него, Максим с дедом и родителями ходили на ручей за деревней, где жил дед. Там обязательно ставили котелок на огонь, заваривая в нем листья малины, земляники и зверобой, картошку запекали в золе. Дед давно умер, сразу после первой вылазки Максима, да и родители год назад ушли один за другим.