Птица с перебитыми крыльями

— А если бы ты оказалась в Белоканах или Лерике, в пятидесяти пяти километрах от Ленкорани, ближе к горам. Знаешь, какие места? Чудо!

Мы направились за хлебом. Рена и Роберт остались у входа, я зашёл внутрь. Чего только здесь не было, в этом сельском магазине с въевшимся в стены, как и в любом сельмаге, запахом сырости. Купив хлеб, я посмотрел, чем тут ещё торгуют. И увидел на витрине французские духи «Шанель № 5». Сколько времени я искал их для Эсмиры. Я Рене купил её любимые духи «Климу». В городе их трудно достать. И — о диво! — продавщица показала мне красивую вещицу — золотой кулон с голубоватым бриллиантом с размером головки иглы посередине. Работа была очень тонкая, я не мог не восхититься, потому что уже давно по специальному заказу купил для Рены у знакомого ювелира золотую цепочку вязки «Лючия», а вот достать кулон никак не удавалось. Из магазина вышел в приподнятом настроении. Рена дожидалась у двери, не сводя с неё глаз, и как только меня увидела, широкая улыбка озарила её лицо, словно успела соскучиться в разлуке.

— Очередь, что ли, за хлебом? — удивился Роберт.

— Смотри, Рена, что я тебе купил! — открыв изящную коробочку, радостно выпалил я. — До чего красив! Красивый, правда?

— Красивый, — восхищённо похвалила Рена и подняла на меня свои синие глаза с яркой искоркой летнего солнца. — Спасибо, я буду хранить это как талисман, — сказала она и, сжимая кулон в ладони, прикрыв глаза, тихо, как молитву, продекламировала:

Храни меня, мой талисман,
Храни меня во дни гоненья,
Во дни раскаянья, волненья:
Ты в дни печали будь со мной…

Рена открыла лучистые прозрачные глаза и взглянула на меня ликующим смеющимся взглядом.

— На самом деле чудесный, Лео, — снова восхитилась Рена и прижала кулон к губам. — Он всегда будет со мной, — с нежностью прошептала она. — Повсюду, куда я ни пойду, где ни окажусь, он будет со мной и убережёт от зла, непременно меня убережёт… для тебя. — Она с улыбкой посмотрела и неожиданно в приливе восторга, бросилась мне на шею и, не стесняясь Роберта, своими мягкими тёплыми губами поцеловала в щёку. Сняла подаренную мной цепочку, надела на неё кулон. Я помог ей защёлкнуть замочек.

— Это тебе, а это Эсмире, — протягивая Рене коробочку с духами, весело сказал я. — В память о Набране.

Рена растроганно посмотрела на меня и прижалась головой к моему плечу.

— Поздравляю! — воскликнул Роберт. — Видишь, Лео, какая у меня лёгкая рука. Пошли. Вот-вот придёт муж Араксии, надо поскорей зарезать.

— Ну хватит! — засмеялся я. — Что вы к человеку пристали?

До Роберта только-только дошло, что изъяснился, как Араксия, и он громко рассмеялся.

Муж Араксии Саргис уже пришёл и, стоя под ореховым деревом, ждал нас. Несмотря на летнюю жару, на нём почему-то была шапка-ушанка. Одно её ухо уморительно торчало, другое — висело, и когда он разговаривал, длинные шнурки трепыхались.

Мы поздоровались. Роберт пошёл с хозяином дома выбирать ягнёнка.

— Перекусили бы, пока шашлык не готов, — предложила Араксия. — После моря аппетит разыгрывается.

Мы отказались, так как есть не хотелось.

— Ну, тогда покажу вам наши покои. — Араксия повела меня с Реной к новой двухэтажной пристройке у дома. В нашу бытность здесь в минувшем году её ещё не было.

— Сын выстроил, — с нескрываемой гордостью пояснила Араксия. И добавила, повернувшись к Рене: — Сын с дочерью в Свердловске живут. Окончили там институт и остались. По торговой части пошли. Сын женат и дочка замужем. Да, только неудачно, — вздохнула она.

Мы поднялись по деревянной лесенке. Покои смахивали на двухкомнатный меблированный гостиничный номер со всеми удобствами, с выходившими в сад окнами и синтетическими коврами на стенах и полу. Были здесь и телевизор, и магнитофон.

Араксия включила телевизор.

— Ты передохни, а я спущусь, помогу Роберту, — предложил я, с нежностью глядя на Рену. Бог ты мой, как я её любил, готов был опуститься перед ней на колени и с неутолимой жаждой целовать руки.

— Ступай, — улыбнулась она, и я покинул их; Араксия с головой погрузилась в деревенские воспоминания, а Рена стояла у окна.

Роберт и Саргис оживлённо беседовали. Они оказались земляками, оба родом из Шушинского района, один из Бердадзора, другой — Каринтака. Саргис знавал отца Роберта, майора НКВД Амбарцума Севумова. Точнее, будучи ещё мальчонкой, много раз его видел — приземистого, с узкими, маленькими монгольскими глазами жуткого сквернослова с жестоким нравом.

— Человек он был строгий, — рассказывал Саргис, — держал в кулаке всех окрестных крестьян. Когда приезжал в Каринтак, у людей сердце в пятки уходило.

— А что он такого делал? — поинтересовался Роберт. — Бил?

— А то нет, — глухо отозвался Саргис. — И бил тоже. Кого только прямо в сельсовете не брал под арест. Правду молвить, народ так его боялся, что воровства в наших краях и не было.