Птица скорби

Однажды, во время очередной учительской забастовки, я вернулась домой раньше положенного и увидела маму, выходящую из дома Деррика Мвапе: внутри читенге, повязанного как поясная сумка, что-то позвякивало, как будто мама набрала пригоршню камешков. Меня она не заметила: кусая губы, она прошла мимо играющего во дворе Куфе и исчезла за дверями нашего дома. Через секунду на своей веранде показался Деррик-старший, чем-то очень довольный. Сплюнув на землю, он отхлебнул пива из бутылки, потом увидел меня и гаденько улыбнулся. В промежности его штанов темнело влажное пятно. Меня чуть не стошнило, и я отвернулась.

А ночью мне приснился Тате. Он спрашивал меня: «Почему вы живёте в этой убогой лачуге? Тут же всего две комнаты да маленькая кухонька». Тате сидел в своём любимом кресле, которое каким-то чудесным образом перекочевало сюда, в трущобы Матеро. Голос его звучал как бы издалека, хотя сам он был на расстоянии вытянутой руки. Али тоже был тут, спал в уголке, тихо посапывая. Мама стояла перед Тате, сцепив руки, с опущенной головой. Тате улыбнулся и сказал: «Собирайся, Эмили, поедем домой». – Потом он повернулся ко мне и произнёс: «Чимука, Чимука, Чимука». Я хотела рассказать Тате про разноцветные таблетки, что прятала мама в своём читенге, но вдруг проснулась. Надо мной нависло мамино исхудавшее лицо.

– Чимука, проснись! – повторила мама, тряся меня за плечо. – Пора собираться в школу.

Солнце ещё не встало, через открытую створку окна в комнату задувал прохладный ветерок. Рядом мирно спал Али. Я перевернулась на другой бок, натянув на себя одеяло. Всхрапнув во сне, Али зачмокал губами. Набравшись смелости, я спросила маму:

– А почему ты Али не разбудишь? – Но мама ничего не сказала, баюкая на руках Куфе. – Он, между прочим, курит со старшеклассниками и прогуливает школу, – продолжила я.

Всё, теперь она меня точно побьёт.

Куфе захныкал, и мама легонько погладила его по спине.

– Отчего бы тебе не устроить Али порку? – выкрикнула я.

Мама даже не рассердилась, просто посмотрела на меня и сказала:

– Я всё знаю.

После этого она перестала будить меня в школу, но я всё равно туда ходила, лишь бы не видеть её отрешённого лица, надеясь, что всё наладится. Иногда Али делал одолжение и тоже уходил учиться, хотя на самом деле он сворачивал совершенно в другую сторону и слонялся по улицам, пока голод или темнота не гнали его домой. Иногда за ним забегал Деррик-младший, и Али возвращался пропахший куревом. Мама словно не замечала его осоловелых глаз, не слышала, как заплетается у него язык. Она молча ставила перед ним еду, если таковая имелась, и уходила спать.

В День независимости[67] зарядил дождь. Мама как раз послала меня на рынок за овощами, и я разжилась у Кили углём. Я взяла с собой Куфе и попросила его идти ножками, потому что обе руки у меня были заняты. Дождь ещё только накрапывал, и даже светило солнце. Мой братик топал по лужам и лопотал: венфула иса-иса, а ребята постарше, что резвились вдоль дороги, подпевали: твангале му маинса. Куфе всё время поскальзывался, падал и снова поднимался, а его испачканную одежду стирал дождь. И вот так, играючи, мы потихоньку двигались к дому: пакет с углём я несла на голове, прикрыв его читенге.

Я думала, мама обрадуется, похвалит меня за старание, но она вся изошлась от волнения – стояла и мокла возле дверей, поджидая нас.

Подхватив Куфе на руки, она закричала:

– Васондока![68] Глупая девчонка! Он же заболеет, как ты могла такое допустить?

Она занесла сына в дом, на ходу срывая с него мокрую одежду. У Куфе стучали зубы от холода, но его это только смешило. Мама растёрла его полотенцем, а он продолжал лопотать: Венфула иса-иса, твангале на маинса. Дождь сильнее загрохотал по крыше, заглушая его детский голосок. Куфе указал пальчиком на таз, подставленный под дырку в крыше, и радостно заявил:

– Чичи, она![69] Дождь.

– Мам, – попыталась оправдаться я. – Ты же сама говорила, что нам нужен уголь.

– Чимука, беги скорей в спальню и принеси сухие носки! – крикнула мама.

Из спальни вышел сонный Али. Он весь провонял табаком. Я молча подняла на него заплаканные глаза. Кинув взгляд на затухающую жаровню, брат лениво зевнул.

– Чимука, поспеши! – повторила мама.

Порывшись в вещах, я нашла только дырявые носки большого размера, но мама схватила их и натянула на ножки Куфе – они уже заледенели, а кожа сморщилась от воды. Через час у Куфе потекли сопли, начался лающий кашель и поднялась температура. Куфе задыхался, судорожно хватал ртом воздух и плакал. Так он промаялся всю ночь, заснув лишь под утро.

Когда мама вскинулась, чтобы проверить сына, то подумала, что он умер, и закричала:

– Куфе! Куфекиса!

Куфе открыл глаза, увидел, как танцуют под солнцем пылинки в воздухе, и улыбнулся.