Птица скорби

Казалось, время тут остановилось, ничего не поменяв. Слева всё тот же нечищеный туалет, облепленный жирными зелёными мухами. Четыре сараюшки в ряд, а дальше – дом Бо Шитали. Я подошла к знакомой двери за антивандальной решёткой. Вдруг у меня кончился весь запал, и я замялась на пороге. А что я ей скажу? Просунув руку, я постучалась в дверь и неуверенно отступила назад. Дверь открыла старая женщина с грубым обветренным лицом. Она подозрительно глянула на меня и сердито сказала:

– Мы никого не нанимаем.

Женщина хотела уйти, но я просунула руку сквозь прутья решётки и удержала её за плечо. Женщина тут же стряхнула мою руку, проявив не такую уж старческую силу.

– Я же сказала – мы никого не нанимаем, – сказала женщина на корявом ньянджа и с интересом посмотрела на меня.

Не зная, как продолжить разговор, я оглянулась и увидела малыша, катающего по земле игрушечную машинку. «Др-р-р», – приговаривал он, и на его щёчках проступили милые ямочки. Проследив мой взгляд, женщина грустно улыбнулась. Сама не знаю почему, но у меня ёкнуло сердце.

– Нет, мадам, я не ищу подработку, – сказала я миролюбиво. – Я ищу свою тётушку Бо Шитали, Бо Ма Лимпо. – Почему-то я машинально перешла на лозийский и очень разволновалась. Лицо женщины смягчилось ещё больше.

– Так ты знаешь лозийский… – Она улыбнулась беззубым ртом.

– Ага.

– Ты вообще как? – как-то невпопад спросила женщина.

– Спасибо, хорошо, – ответила я. – Так вы не знаете, где моя тётушка?

Женщина молчала.

– У неё ещё была дочка, звали Лимпо, как вы уже поняли, – продолжила я.

– Ну да, точно. – Женщина задумалась, а потом грустно сказала: – Они давно отсюда переехали, уж и не знаю, где их искать. – Она выжидательно посмотрела на меня, словно надеясь на продолжение разговора. Но я не знала, что сказать, попрощалась и ушла. Я оглянулась один только раз: женщина смотрела мне вслед каким-то отрешённым взглядом, в котором навеки погасла искорка надежды.

Вечером мы с девчонками вышли на работу. Обычно с нами всегда была Рудо: это она проводила инструктаж, запоминала номера машин, в которые мы садимся, и удалялась, лишь когда все девушки были разобраны. При таком подходе непросто было делать заначки, но мы всё равно умудрялись что-нибудь да прикарманить. Иногда мне казалось, что на самом деле Рудо была рада, что у нас имеются накопления, и многое она делала для проформы, поскольку подчинялась Ба Артуру, который и являлся нашей «крышей».

Как бы то ни было, в тот день Рудо приболела. Мы допытывались, чем помочь, но она отвернулась к стене и отказывалась говорить.

Похоже, Рудо всё-таки была нашим счастливым талисманом, потому что без неё ничего не ладилось. Энала назвала эту ночь «ночью тупых подростков», потому что именно они решили над нами поиздеваться. Гоняли туда-сюда на своих машинах, останавливались, поджидая нас, а потом с гоготом уносились прочь. В конце концов мы вообще перестали реагировать на какие-либо машины, выходя в полный минус.

Первой не выдержала Сандра.

– Да она ведьма, вот что я вам скажу.

Энала посмеялась для порядка, а Сандра процедила сквозь зубы:

– А что? Иначе как объяснить, что все клиенты как испарились?

Мы немного ещё поотсвечивали, а потом отправились домой. В небе плыла луна, гремела музыка в барах, вслед нам свистели мужики, у которых либо не было лишних денег, либо они вообще были против подобной экзотики, – а мы ковыляли домой на своих высоченных каблуках, проклиная всё и вся.

* * *

Мы нашли Рудо в дождевой канаве возле дома, и она была мертва. Кто-то раздел её до пояса и избил до смерти. Скрюченными руками она прикрывала грудь, на лице застыла гримаса ужаса. Мы боялись подойти к ней ближе, зная, что кто сообщит о её гибели, тот и станет главной подозреваемой, ведь полиция нас не жалует. Поэтому мы прошли мимо, но Сандра не выдержала и вернулась: сняла жакет и опустилась на корточки, прикрыв Рудо. Побыла возле неё немного, помолилась и побежала нас догонять. Эта картина так и стоит перед моими глазами – как проститутка сидит на корточках возле тела своей мадам и молится о её упокоении.

Ходили слухи, что Рудо задолжала Ба Артуру, вот он её и кокнул. Я искренне оплакивала Рудо. Ведь в каком-то смысле мы были её детьми. Если кто-то из девчонок заболевал или у неё начинались «дела», Рудо отпаивала её горячим снадобьем и пичкала обезболивающим.