Птица скорби

– Господи, да когда ж ты поумнеешь, иве Чимука? – бесцеремонно перебила меня Энала. – Мы таких благотворителей видели-перевидели. Как ты могла купиться на такое? – На лбу её пульсировала гневная жилка. – Можешь, конечно, общаться с ним сколько хочешь, Чимука, но только зря время теряешь. Лично у меня есть дела поважнее.

Обидевшись, я ушла и вернулась на рынок, чтобы все-таки купить продуктов.

Он стоял возле входа и разговаривал с двумя обычными женщинами. Неужели меня поджидает? Когда я вышла с рынка, Элиша окликнул меня:

– Чимука!

– Вы что, выслеживаете меня? – не выдержала я.

Он рассмеялся, отчего ямочка на его подбородке обозначилась ещё сильнее.

– Мадам, я просто живу в этом районе. Меня тут многие знают.

– Правда, что ли?

– Ну да. А что тут удивительного?

– Понятно. – Всё-таки Энала здорово накрутила меня, и теперь мне казалось, будто все вокруг таращатся на нас. Так, Чимука, спокойно.

– Кстати, вы сказали своей подруге насчёт проекта Тикондане?

– Это какой такой подруге?

– Ну, той, с которой вы работаете.

Надо же, он и это успел просечь.

– Да, – соврала я, не считая это большим грехом, а потом вдруг ни с того ни с сего прибавила: – Вы уж простите, что я вас обокрала.

– О чём это вы? – Он так искренне удивился, что я даже растерялась. – Ничего страшного, вы, главное, не расстраивайтесь. Вы можете стать другим человеком, Чимука. И ваша жизнь обязательно переменится.

Я грустно улыбнулась и покачала головой, прекрасно понимая, что вернулась сюда ради него. Я начинала нуждаться в этом человеке.

– Послушайте, наш офис расположен возле поликлиники Чиленье. Напротив ресторанчика Бома и полицейского участка. Вы знаете, где это? – сказал Элиша.

– Да, знаю.

Мимо прошли две женщины, и Элиша поздоровался с ними.

Мне вдруг стало стыдно, а когда Элиша обернулся, чтобы продолжить со мной разговор, я убежала.

Глава 20

Энала давно стала для меня близким человеком, ещё со времён бродяжничества. Мы понимали друг друга с полуслова, вместе нюхали клей под мостом, спали на одной картонке и смеялись по поводам, которые были понятны только нам двоим. Так между нами возникал некий момент приватности, хотя в том мире, где мы жили, приватность была невозможна, но мы всё равно выдумывали её для себя. На улицах Лусаки, где мы никому не были нужны, всё оказалось перевёрнутым с ног на голову: мы прилюдно испражнялись, выбешивая чистеньких и благополучных, но если мы шептались в сторонке, то это уже личное.

Энала меня многому научила. Она знала, как правильно воровать и выбирать жертву. Например, Энала отвела меня однажды в северную часть Лусаки и показала здание из тёмного кирпича, в котором располагался банк «Барклайс»[113].

– Надо обращать внимание на тех, кто выдаёт себя странным поведением, – объясняла Энала. – Например, идёт дяденька, шевелит губами, хмурится, что-то подсчитывает, бормочет под нос. Значит, он точно несёт в банк свои денежки. Или про женщин: если женщина прижимает к себе сумочку, значит, в этой сумочке явно есть чем поживиться.

Энала знала, как спрятать заначку так, чтобы Рудо не нашла её, даже раздев нас донага. Она искусно врала в глаза и не краснела, а ведь это тоже талант. Если у меня начинались месячные и сильно кровило, Энала оставалась со мной и играла в чиято.

Я училась всё делать как она: воровать и защищаться от обидчиков. Если она велела убегать, то я убегала, и Энала всегда следила за тем, чтобы я была в безопасности. Да, она была моим защитником и другом, заменив Али.

Я делилась с ней самым сокровенным, заводила разговоры про моих умерших родителей и Куфе. Рассказывала про лусакскую школу для девочек, про свою жизнь в Нортмиде. И, даже нанюхавшись клея и еле ворочая языком, Энала всё равно слушала меня. Лежала, прикрыв глаза, слушала в сотый раз мои семейные истории и задавала вопросы, ответы на которые ей были давно известны.

– А что значит «Тате»? – спросила она однажды.

– Это сокращённое от Бо Ндате, что на лозийском означает «отец».

– Но ведь тебя зовут Чимука – разве это не на языке тонга?

– Да. Потому что моя мама – из народности тонга.

– Но ты же первенец. Почему тебе дали имя на тонга, если отец – представитель лози?

Вспомнив мамин рассказ, я и этому нашла объяснение.

– Да потому, что, когда я родилась, папа был далеко и мы жили отдельно. Его родня совсем заклевала маму, потому что перед этим у неё было много выкидышей. Уж никто и не надеялся, что я появлюсь на свет, потому-то меня и назвали Чимукой, что означает «поздняя».

– А откуда ты всё это знаешь?

– У нас была соседка Бана Муленга, мама с ней дружила и всем делилась, как я с тобой. Я просто подслушивала их разговоры.

Одна за другой в моей памяти оживали картинки раннего детства, и я описывала их Энале.

– Ну да, ну да, – кивала она, деликатно умалчивая, что я давно повторяюсь.