Птица скорби

Действительно, для меня как для проститутки было неважно, женат клиент или нет, но по большей части они были женатики. Холостые предпочитали растянуть удовольствие и даже приплачивали за целую ночь приключений. Женатиков ублажать было проще, и меня всегда удивляло, как эти господа с золотыми часами, упакованные в костюмы-тройки и надушенные дорогим одеколоном, радуются виду обнажённой девушки, лежащей на кровати в задрипанном мотеле на задворках Лусаки. Какое они тут искали райское наслаждение? Они всегда были при резинках и надевали их, стыдливо отворачиваясь.

…Мучимая похмельем и чувством собственной неполноценности, я присела на скамейку и дослушала гимн до конца. Я рассчитывала совсем на другое с Элишей, а потому была глубоко разочарована.

Он оказался женат.

И просто имел намерение помочь мне.

Объяснить.

Чтобы я перестала заниматься проститу…

И тут появился Элиша и отвёл меня в офис. Вместе со своей женой они начали капать мне на мозги, ничем не отличаясь от остальных миссионеров. Элиша больше не был для меня обаяшкой, похожим на мультяшного кролика. Сейчас я злилась и ненавидела и его, и Грейс.

«Чимука, у человека всегда есть выбор», – говорили они.

«Наш проект существует ради таких, как ты».

«У нас бесплатные консультации по профилактике ВИЧ, а также бесплатные анализы и медицинские обследования».

«По понедельникам, средам и пятницам».

«Да-да, а по воскресеньям – общение участников проекта».

«Ты слышала что-нибудь про Иисуса Христа?»

Я была готова разреветься от обиды, но не уходила. То ли из-за жары, то ли из-за ностальгии по детству и потому, что тут пахло маминой готовкой.

– Конечно, я знаю про Иисуса Христа.

– Ты воспринимаешь его как своего личного спасителя и Бога?

– Нет.

– Мы поможем тебе принять в свою душу Господа нашего, помолиться Ему, чтобы начать жизнь с нового листа.

– Ладно, – говорила я, радуясь хоть какому-то его вниманию к своей персоне, когда он для убедительности клал мне руку на плечо.

– Давай помолимся, – предложили мне Грейс с Элишей и склонили головы. С улицы доносился весёлый детский смех.

Помолившись, мы хором сказали: «Аминь».

– Спасибо вам, – сказала я, присев в издевательском реверансе, и ушла прочь из городка Тикондане, где мне предлагали новый выбор, общение, Иисуса Христа и бесплатное медицинское обследование по понедельникам, средам и пятницам. Путь обратно казался мне бесконечно долгим. Я шла мимо больницы, развалов с салаулой, мимо складов и мастерских. Мимо заправки. Мимо рыбного магазинчика и лавки со специями. Мимо футбольного поля и забора с надписью «Мэри – босс отсос», где ожидала увидеть свою соседку, совсем забыв, что она умерла. Меня накрыла волна такого сокрушительного разочарования, что из груди моей вырвался сдавленный всхлип, перешедший в громкое рыдание.

Я остановилась, глядя на постройку под шатровой крышей, ставшую моим домом. Здание с грубо оштукатуренными стенами, покосившейся дверью – сколько уже с ним связано воспоминаний, плохих и хороших. Бывало, что мы приводили сюда мужчин, и они, понимая, что это наша территория, платили нам больше обычного. На праздники мы покупали курицу и забивали её во дворике. Я старалась готовить её, как моя мама. Курица у нас хорошо шла под пиво, так Энала предложила. И ели мы её без ншимы – просто пиво, курятина и побольше соли. Я хорошо помнила, что в трудные минуты Энала всегда была рядом, как и в день аборта. Это ж кем надо быть, чтобы убить собственного ребёнка? Я помнила, как из меня вываливались кровавые куски, у меня должен был родиться мальчик. Говорят, когда рождается мальчик, роды особенно болезненные, уж сколько таких историй я наслушалась. Говорят, боль такая, как будто ты умираешь, все внутренности переворачиваются. Ты словно находишься на грани жизни и смерти, а потом вдруг на свет появляется он, твой сын.

Смех Джемимы был слышен даже с улицы. Замявшись на пороге, я вошла в дом.

– Привет, народ, – бодро сказала я, стараясь не показывать свое зарёванное лицо.

– Ты что, ходила к тому англичашке? – спросила Энала.

– Нет, с чего ты взяла?

– Потому что там, где ты прячешь его визитку, её сейчас нет. Ну, и что он тебе сказал?

– Ничего, – огрызнулась я.