Птицеед

— Почему стреляют? — Жена посла спросила это без всякого испуга.

— Блохие люби, ритесса. У беня солнцебвет.

— Я чувствую. — Ида сунула руну за щёку, забрала у меня колбу, жестом потребовав отодвинуться в сторону. Смотрела она только в коридор, откуда выбежали двое. Один с ножом, другой с шомполом под мышкой, на ходу засыпающий порошок из прокушенного патрона в ствол ружья.

Глаза колдуньи прищурились и, пожалуй, в первый раз, я увидел в них нечто совершенно ледяное, нечеловеческое, с чем не сталкивался даже на кладбище Храбрых людей, когда она приказала прикончить меня. Кажется, сейчас она собиралась отыграться за весь испорченный вечер.

Из-под её красивых губ потёк лиловый свет, и она сказала медовым голосом, пробравшим меня до мурашек, пускай я и был абсолютно устойчив к силе её ветви:

— Неужели вы желаете причинить вред той, кого любите?

* * *

[1] Любезнична прогива (росс.) — любезная супруга.

[2] Пусть огонь в вашей печи не гаснет всю зиму (росс.). Вежливое приветствие в росской традиции, независимо от ранга и сословия собеседника.

[3] Устюжень — северная, первая столица россов.

[4] Ошкуй (росс.) — белый медведь.

[5] Дай мне иголку (росс). Другое значение — дай мне клинок.

[6] Отдай ему (росс).

Глава пятнадцатая НОЧЬ ЦВЕТА ИНДИГО

Если оперировать банальностями, как скальпелем над раненым в Иле, то письма — проводники неизвестных новостей. В этих конвертах: белых, жёлтых и голубых, залитых алым или тёмно-бордовым сургучом, пахнущих табаком, чернилами, духами, кожей или кофе, среди ровных или кривых строчек, аккуратных или совершенно нечитабельных — может прятаться всё, что угодно.

Начиная от любовного послания и заканчивая известием о кончине обожаемой бабушки.

Передо мной, на письменном столе, в стопке лежало семь разных конвертов — почта, пришедшая сегодня утром, которую я забрал у мужа управляющей «Пчёлкой и Пёрышком». Альбинос, зная мои предпочтения, приложил к корреспонденции ещё новостной городской листок, сейчас утянутый Амбруазом и изучаемый с неспешной придирчивостью где-то в библиотеке.

Я провёл по письмам ладонью, распределяя по столешнице, словно игрок в карты. Изучил «расклад», перебирая последовательность дальнейшей «игры». Приняв решение, потянул на себя верхний ящик стола.

Отодвинул в сторону кусок яичной скорлупы. Маленький фрагмент, оставшийся мне на память. Толстая, почти в полдюйма, ярко-бирюзовая, в чёрную неровную крапинку. Всё хотел отнести её в ювелирную мастерскую, заказать какую-нибудь очаровательную безделушку — браслет или серьги, а уже столько лет прошло, но так и не нашёл на это времени. А может, просто так и не придумал, какой результат хочу получить.

Взял нож для писем, вскрыл первое.

Счета за семестр от университета Айбенцвайга. Элфи выбрала категорию свободного слушателя, что позволялось девушкам, не достигшим права поступать в силу юного возраста. Она посещала некоторые интересующие её лекции, пару практикумов — химия и анатомия, а также ежемесячные публичные диспуты на центральной кафедре, когда выступал декан с лекциями по истории. Это стоило денег и я, обмакнув перо в чернильницу, написал поперёк бумаги своё одобрение, а затем бросил её в плоскую корзинку на краю стола. Для Амбруаза. Всё, что касается обучения девчонки и фундаментальных наук, проходит через него.

Обычно он разбирается с университетом и вносит плату, благо деньги я доверяю ему свободно.

Второй конверт, удивительно большой, особенно если сравнивать с его содержимым — узким клочком шершавой бумаги. Текст тоже подходил вне всякой меры:

Было весело. Тебе следует чаще посещать культурные мероприятия столицы.

Капитан в своём стиле. То, что любой нормальный человек считает, по меньшей мере, совиным помётом, Август оценивает как весёлый досуг. Не важно, что мозготряс сунул ему ментальное щупальце куда-то под мозжечок.

«Весело»!

Впрочем, я рассмеялся. Мой мир бы обеднел, не будь таких людей, как командир «Соломенных плащей».

— Вне всякого сомнения, мой друг. Вне всякого сомнения, — пробормотал я.

Следующий конверт — пахнущий как раз табаком, узкий и хищный, залитый знакомой печатью с изображением ветки цветущего вереска. Фрок, уже прознавшая о случившемся два дня назад, требовала (именно требовала) немедленного отчёта о произошедшем. А ещё моего личного присутствия.

Я подавил в себе желание смять письмо и отправить его в мусорную корзину. У меня есть какое-то количество поступков в год, когда я разрешаю себе вести себя точно невоспитанная свинья. Но это количество столь невелико, что лимит можно исчерпать довольно быстро. В любом случае, прямо сейчас я не собирался ей отвечать, иначе это займёт большую часть дня.

Отложим до более подходящего момента.