Птицеферма (СИ)

Мои глаза округляются. Кого Ким называет «моим дружком», сомнений не вызывает.

— Что произошло?

— Что-что, — женщина смотрит на меня исподлобья. — Субординации никакой — вот что. А мне потом отпаивать человека чаями.

Если обошлось чаями, значит, все не так печально. То, что преданный секретарь горой за своего шефа, ни для кого не секрет.

— Ты знаешь, из-за чего произошел конфликт? — не отстаю. Все, что связано с Ником, волнует меня в первую очередь.

А это вообще что-то новенькое — Ким смотрит на меня волком.

— А ты сама как думаешь? Из-за кого Валентайн обычно срывается с цепи? — нет у него цепи. Я сама — его главная цепь. Молчу, пристально смотрю женщине в лицо, ожидая пояснений. — Старик сообщил ему, что по выходу из отпуска он ставит его в пару с Дагом.

Поджимаю губы. Ожидаемо.

Маккален не единожды говорил о том, что наш тандем у него уже в печенках. Обычно эти угрозы высказывались в сердцах. Перед моим отъездом на задание — уже весьма серьезно. В чем я лишний раз убедилась, посмотрев вчера видео с допроса Мейси Плун.

Но Ника я понимаю. Не только в личной жизни, а на работе прежде всего, мы вросли друг в друга. Так доверять и полагаться на кого-то другого — нет, не могу представить. Сложно.

А ведь Маккален даст нового напарника и мне.

Возвращение на службу уже не кажется мне радостным событием.

Разделение нас с Ником ожидаемо, но теперь понимаю, что я до сих пор подсознательно надеялась на то, что слова Старика — лишь угрозы.

— Я поговорю с ним, — обещаю.

Полковник бывает суров, но всегда справедлив. После тех выводов, к которым я пришла сегодня утром, работа больше не видится мне смыслом жизни, как раньше. Поработает с Дагом, я — ещё с кем-нибудь. Смысл жизни точно не в службе.

— Поговори, — обиженно буркает Ким. — Может, передумает.

Прищуриваюсь, не понимаю.

— Кто что передумает?

Но вместо ответа женщина начинает махать на меня руками, прогоняя.

— Все-все, уже девять ноль одна. Ты опаздываешь? Опять хочешь обидеть Старика?

Не думаю, что опоздание на одну минуту нанесет шефу смертельную рану. Но и дальнейшие споры с расстроенной Ким не имеют смысла.

— Как скажешь, — отзываюсь и направляюсь к двери кабинета начальника.

— Подожди! — кричит секретарь мне в спину. — Я доложу!

Но я уже сама стучу в дверь и вхожу.

* * *

Маккален спокоен.

Не зол, не рассержен, не раздражен, а именно пугающе спокоен.

— Доброе утро, полковник, — здороваюсь.

— Доброе утро, Эмбер, — откликается, указывая рукой на стул напротив.

Не просто спокоен, а даже расслаблен. Так выглядят люди, которые наконец решили какую-то дилемму.

Принимаю приглашение, сажусь: зажимаю ладони между колен. Мне все ещё не по себе. Он же не мог уволить Ника, правда?

Старик молчит. Смотрит изучающе.

Затем тянется к планшету и подталкивает его по столешнице ко мне.

— Вот, ознакомься.

Мне совсем не нравится, что происходит. Ничего не говорю, беру планшет в руки, пробегаю строки глазами.

Становится сложно дышать. Сердце бьется где-то под горлом.

— Мне жаль, — голос полковника доносится до меня словно издалека. Молчу, смотрю в лежащий на моих коленях планшет невидящим взглядом.

Столько лет, столько сил — ради чего? Чтобы получить в своем досье короткую запись: «Не годна»?!

Внутри больно, горько.

— Все психотерапевты единогласно резюмировали, что ты не способна вернуться на службу, — продолжает Маккален. — Я предлагал им отправить тебя в отпуск или на больничный. Но они, как один, настаивают, что подобные повреждения психики необратимы, — необратимы, значит? — Эмбер, мне правда жаль. Я сделал все, что мог, — неужели? Всем известно, что когда Георг Маккален чего-то хочет, то он добивается своего всеми правдами и неправдами. — Я всегда любил тебя как дочь.

А это уже выше моих сил.

Вскидываю на полковника глаза. Хочется реветь, но они, наоборот, сухие до рези.

— А свою дочь вы бы отправили ТУДА? — спрашиваю. — Предположили бы, что вашей дочери будет проще добывать информацию, используя свое тело? — мой голос напоминает шипение.

У начальника каменное выражение лица.

— Моя дочь не карьеристка, готовая из кожи вон лезть, чтобы выслужиться, — отрезает. Отрезает… все. — Ты хотела показать, как ты крута, и я тебе позволил. Дал тебе шанс и чуть было сам не лишился должности, — продолжает теперь обвинительно. — Я поверил тебе, несмотря на то, что Валентайн меня предупреждал, а ты не справилась.

Разлепляю пересохшие губы.

— Валентайн — единственный, кому было не все равно.

— А ему и сейчас не все равно! — рявкает Старик. — Ты будто рождена, чтобы испортить ему жизнь и карьеру.

Это удар под дых. Умелый — точно в цель, по самому больному.

Дыхание перехватывает.

— … Ты знаешь, что я прочил его на свое место, когда уйду на пенсию?

Качаю головой: не знала. Впрочем, можно было бы догадаться — Старик слишком много спускал Нику с рук.

— Думаю, он станет вам достойной заменой, — отвечаю сдержанно. Пусть расценивает как хочет.