Птицы белые и черные

— Что — жалко? — не понял Вениамин Петрович.

— Теперь выиграет! Теперь он свою игру поймал, выиграет, — повторил Герман Павлович и вскочил со своего кресла. — Выиграет!

— Ты спятил, Герман. — Вениамин Петрович с недоумением смотрел на товарища.

Герман Павлович пошел из комнаты, на пороге остановился:

— Проиграть бы ему надо! Очень надо! Наука была бы! — И он вышел, хлопнув дверью.

В другой комнате под торшером в кресле сидела жена и читала книгу. Герман Павлович вошел, заходил взад-вперед, от кровати к окну и обратно. Потом сел, сцепив пальцы рук, нервно притоптывал ногой. Жена взглянула на него, отложила книгу, подошла, погладила по седой голове:

— Ну, стоит ли нервничать, Герман? — тихо спросила она.

— Вот еще! — сердито ответил Герман Павлович. — Стану я из-за всякого подлеца нервничать!

Но каблук по-прежнему выстукивал нервную дробь, и на сцепленных, узловатых пальцах набухли вены…

…Это случилось перед самым чемпионатом. В спортзале происходили отборочные бои. Авторитетная комиссия решала, кто поедет в составе сборной на чемпионат. Народу в зале было немного, в основном боксерский народ, без болельщиков и праздной публики.

Виктор лежал на кушетке в раздевалке, и массажист разминал ему икры ног. Закинув руки за голову, Виктор смотрел в потолок. Рядом прохаживался тренер Герман Павлович. Одет он был в шерстяной тренировочный костюм и белые кеды.

— В общем, сейчас все будет зависеть от тебя, — говорил Герман Павлович. — Мнения в Федерации разделились. То ли посылать тебя, то ли Лыжникова… Выиграешь этот бой — и получай путевку на Европу.

— А если проиграю? — мрачно спросил Виктор.

— Мысли эти оставь. И нервы мне оставь. Твое слабое место — ближний бой, сам знаешь…

— А ленинградец типичный силовик, — вставил массажист. — Здесь не болит?

— Нормально, — ответил Виктор. На кушетке лежал длинный, жилистый парень с драчливым подбородком и пристальным взглядом темно-серых глаз. Красивый парень.

— Но! — Герман Павлович поднял палец вверх. — Ты левша, а ленинградец этого не любит… Так что про левую не забывай…

В раздевалке разминались другие боксеры. Прыгали через веревочку, «танцевали» перед зеркалами, молотили груши. Под высокими сводами гулко отдавались удары кожаных перчаток, слышались голоса тренеров, отдававших команды.

— А если проиграю? — вновь спросил Виктор и приподнялся на локте.

— Значит, не поедешь на Европу, — ответил Герман Павлович.

— Ведь несправедливо, Герман Павлович! Все труды насмарку, столько лет! Я ведь моложе, я сейчас в самой форме!

— Ты моложе, а он опытнее. — В голосе Германа Павловича послышался холодок. — Ты так говоришь, словно уже проиграл.

— Э-эх, — вздохнул Виктор и повалился на спину.

— Хладнокровнее, Маня, хладнокровнее, — пошутил массажист. — Вы не на работе…

К Виктору подошел тяжеловес Потепалов, грузный, широкоплечий. Крупная голова, стриженная под короткий бобрик, широкий, раздвоенный подбородок. Он потрепал Виктора по плечу, спросил вполголоса:

— Вон твой Лыжников, в дальнем углу… Хочешь посмотреть?

— Нет, — ответил Виктор и отвернулся к стене.

Потом он стоял в углу, натирал подошвы ботинок канифолью, припрыгивал. Герман Павлович говорил вполголоса:

— У ленинградца бровь не в порядке, аккуратнее работай, не зацепи.

В предыдущем бою ленинградцу сорвали бровь, и она едва успела зажить, затянулась темной коркой. Виктор сразу же увидел эту темную полоску на брови Лыжникова, когда шел к центру ринга.

— И не дрейфь. — Герман Павлович похлопал его по плечу, улыбнулся. — Ты — моя надежда, старина, слышишь? И должен выиграть!

Ленинградец с ходу обрушил на него шквал ударов. Посылал пачку за пачкой. Он ринулся в бой без всякой разведки, двигался по рингу мягко, как-то эластично, ускользая от опасных Витькиных ударов слева. Народу в зале было мало, и поэтому бой проходил почти при полной тишине. Слышались чавкающие удары.

Молча и, казалось, равнодушно наблюдали за поединком авторитетные члены комиссии.

Бывает так, что бой не получился с самого начала. Не пришло то головокружительное вдохновение, когда самые рискованные удары достигают цели, когда внутри все замирает от уверенного ощущения близкой победы.

Бой у Виктора не получился. Он сидел в своем углу, мокрый, загнанный, и тупо смотрел в пол и равнодушно слушал спокойный, даже ласковый голос Германа Павловича:

— Бывает… Соберись, Витек, еще не все потеряно. Он справа в корпус пропускает, заметил? Попробуй. Крюком справа и сразу — левой. Не забывай про левую…

— Проиграл я, Герман Павлович. — Виктор поднял на тренера мокрое, измученное лицо.

— Выбросить полотенце? — нахмурился тренер.

— Нет… я попробую..

Но и в третьем раунде у него ничего не получалось. Ух, каким настырным типом оказался этот Лыжников! И снова внимание Виктора привлекла сорванная бровь ленинградца.

«У ленинградца бровь не в порядке, так что аккуратнее работай, не зацепи», — явственно услышал он голос Германа Павловича.