Птицы белые и черные

…Потом они убирали картошку под нудным, промозглым дождем, руки в липкой, жирной земле, куртки давно промокли, но могучая сила молодости не давала впадать в уныние. И они пели, орали что-то друг другу, швырялись картофелинами. И Таня пела и смеялась вместе со всеми.

…А потом подолгу просиживали у костра, хотя было уже холодно, изо рта тянулся парок. Таня играла на гитаре, перебирая струны застывшими пальцами, и опять пела. Она была всегда на виду, и парни смотрели на нее с восхищением, а подруги — с тайной завистью и даже обидой.

— Мало ей Роберта Сидякина, — говорила толстощекая круглолицая девушка своей подружке. — Она тут всех с ума свести решила!

— Подумаешь, царица бала!

…А потом, когда палаточный городок спал, она обнималась и целовалась с Робертом Сидякиным, а он бормотал ей на ухо:

— Ты самая, самая… Самая красивая, самая умная, добрая… и самая злая…

— И ты! — счастливо улыбалась она. — Самый с ильный, самый храбрый, самый умный…

— Потому ты меня и выбрала?

— А ты?

— И я… — И они тихо смеялись…

…Татьяна погасила окурок в пепельнице, машинально потянулась за новой сигаретой, щелкнула зажигалкой. Чашка из-под кофе была пуста. Таня налила из остывшего джезва новую порцию, отпила два глотка. Глаза ее блестели от слез. Она шмыгала носом, утирала ладонью уголки глаз и все смотрела на фотографии… И опять вспомнилось. Наверное, самое ужасное… унизительное…

…Она стояла на лестничной площадке, такой большой, что в волейбол играть можно, и давила, давила на кнопку звонка в высокой дубовой двери с медной начищенной табличкой: «Член-корреспондент АН СССР профессор Сидякин Н. А.», а ей никто не открывал. С мокрого пальто на чистый кафельный пол капала вода, и беретка с белым пушистым помпоном от дождя съежилась, обвисла, выглядела жалкой. Наконец дверь приоткрылась чуть-чуть, открыться шире ей мешала стальная цепочка. В щель на Таню смотрела пожилая женщина с крепким, грубоватым крестьянским лицом.

— Мне Роберта, пожалуйста, позовите, — не своим, униженным голосом попросила Таня.

— Щас узнаю, — ответила женщина и захлопнула дверь.

После мучительной паузы дверь опять отворилась и на площадку вышел хмурый Роберт Сидякин, в расстегнутой на груди рубашке, джинсах и шлепанцах. Пряча глаза, он негромко поздоровался, сказал:

— Ну чего ты сюда-то пришла? Совсем спятила, да?

— Нельзя же так, Роберт… — виновато проговорила Таня. — Я все понимаю… конечно, я сама виновата, но… нельзя же так…

— Ничего ты не понимаешь! Я тебе говорил: сюда не приходи, а она здрасте — явилась! Матушка узнает — такой крик поднимет… Неужели сто раз объяснять надо? — несмотря на свое атлетическое сложение, выглядел он сейчас жалким и перепуганным.

— Нет, нет, ничего не надо, — поспешно перебила его Таня. — Но ведь так… тоже нельзя… Так даже с собаками не поступают…

— Ну кончилось все, понимаешь? — уже раздраженно проговорил Роберт. — Кончилось, понимаешь? Было и прошло… Что ты предлагаешь? Тебя и себя обманывать?

— Нет, обманывать не надо.

— А чего ты тогда хочешь? Сама же говорила, чтоб все по-честному! Говорила?

— Говорила… — Она опустила голову, чтобы он не видел слез в ее глазах.

— Ты ведь и аборт специально не стала делать, чтобы меня привязать! Скажешь, не так?

— Не так…

— Рассказывай! А теперь поздно. Ну поженимся, что это за жизнь будет? Меня мать на порог не пустит. Ты ее видела, можешь представить, что это за крокодил! А еще университет кончать надо. В общем, старуха, давай кончать эту бодягу.

— Трудно, Роберт… так трудно, ты себе не представляешь… — Таня кусала губы, головы не поднимала. — Я так верила тебе… Мы с тобой были самые первые… красивые… самые правдивые…

— О-ох, это все прошлый век, старуха, все эти красивые слова, — помотал головой Роберт и зябко поежился. — Ты еще столько этих слов наслушаешься — уши завянут.

— Нет. — Она решительно взглянула на него. — Ты со мной поступаешь… подло…

— Опять двадцать пять, — развел руками Роберт. — Я тебе добра хочу… и себе. Только и всего. Честно говорю.

Таня секунду постояла, опустив голову, потом медленно пошла вниз по лестнице.

— Подожди, я телефон врача принесу, — сказал Роберт.

Она не остановилась…