Птицы белые и черные

— Глядя на эту рохлю, никогда не скажешь, — хмыкнул Виктор. — Вот выходи за него замуж и будешь в порядке. А что? Я бы на твоем месте не терялся…

— А ты? — покосилась на него Татьяна.

— А зачем тебе я?

Вопрос был донельзя простой, но ответить на него сразу Татьяна не смогла. Растерялась. Потом сказала:

— Мы пойдем в пятницу, Витя?

— Куда?

— Ну, к этому врачу?

— Ты ж сама сказала, что он тебе отвратителен. И мне тоже. Это что, он в пятницу из меня жилы тянуть будет? Хорошее удовольствие!

— Так надо, Витя.

— Да в гробу я его видел! В белых тапочках! Любитель в чужом грязном белье копаться! Не-ет, пусть других дурачков ищет!

— Я прошу тебя, Витя… Это надо, очень надо. И тебе и мне…

Виктору показалось, что мать сейчас опять заплачет, и он проговорил поспешно:

— Как хочешь… мне все равно…

Когда подъехали к дому, Татьяна спросила:

— Ну что, пойдем поужинаем?

— Нет, я приду позже. У меня свиданка. — Виктор выбрался из машины, захлопнул дверцу. — Деньжат не подкинешь?

— Сколько тебе?

— Сколько не жалко, — усмехнулся он.

Татьяна покопалась в сумочке, протянула ему две десятки.

— Сенька бери мяч! — Он скомкал деньги в ладони, поднял воротник дубленки и зашагал прочь от дома. Татьяна с тоской смотрела ему вслед…

…До позднего вечера она мыла посуду, убиралась в доме. Протерла мокрой тряпкой полы, навела порядок в комнатах. Будто готовилась к приему гостей. Несколько раз звонил телефон.

— Алло, Таня? Это Никита! Привет тебе. Как жива-здорова?

— Спасибо, твоими молитвами.

— Я по делу. Насчет памятника я договорился окончательно. За мрамор согласны скинуть двести рублей. Оцени мой подвиг!

— Оценила. Спасибо.

— Я на днях загляну, покажу эскизы, лады? Чтобы ты высказала свое мнение.

— Хорошо…

— А сегодня тебя увидеть нельзя?

— Нельзя.

— А когда можно? Завтра, послезавтра? Когда?

— Никогда. До свидания, Никита…

И она снова принялась за уборку. Чистила, пылесосила, прибиралась. Потом она обнаружила, что нет хлеба, наспех оделась и вышла из дома.

Булочная была в двух кварталах. Татьяна прибежала, когда старушка уборщица уже собиралась запирать двери. Уговорила, прорвалась, через минуту вышла из булочной, неся в сетке два свежих батона.

И тут ее окликнули:

— Таня! Неужели обознался? Да нет, это Таня!

Она обернулась и увидела солидного человека в очках, в дубленке и с портфелем. В этом человеке она с трудом признала очкарика-студента, влюбленного в нее в университете.

— Так и думал, когда-нибудь обязательно встретимся! — улыбался он. — Я тебя с ходу узнал! Смотри ты какая стала!

— Какая?

— Ну… такая… многозначительная… солидная женщина…

— А я тебя не узнала.

— Растолстел, да? Что поделаешь? Как чиновником заделался, так и толстеть начал. Сижу в кабинете с утра до вечера. Сижу и курю. — Он коротко засмеялся.

— Раньше ты не курил… — Она тоже улыбнулась сдержанно.

— Раньше много чего было… А теперь… — Он развел руками. — Годы проходят, Таня, проходят… Дни свистят, как пули у виска! — Он опять рассмеялся.

— Женился, дети есть, квартира, машина?

— И женился, и трое обормотов растут, и квартира о четырех камерах, и машина есть. Полный стандарт. А ты?

— И я… — улыбнулась она.

— Где подвизаешься? Вечную мерзлоту свою не забросила?

— Нет, не забросила… — соврала она и тут же резко поправилась: — Я не работаю, прости.

— Давно? — Он несколько растерялся.

— Как замуж вышла… Домашняя хозяйка… тоже неплохо… — Она говорила каким-то деревянным голосом и злилась сама на себя. — Сын вырос. Муж умер. Год назад. Такие вот дела. Ты знаешь, я тороплюсь страшно. Прости. До свидания.

— Может, телефон дашь? Позвоню как-нибудь, увидимся, поговорим.

— Не стоит. Прости. — И она заторопилась по улице.

Он растерянно смотрел ей вслед, и на губах медленно таяла улыбка…

Придя домой, она бросила хлеб на стол на кухне, ушла в гостиную, закурила и долго нервно расхаживала по комнате. Взгляд блуждал по стенам, по фотографиям, картинам. И везде была она, молодая, красивая и счастливая. Татьяна долго смотрела на одну фотографию и вдруг содрала ее со стены, порвала. Потом стала снимать другие и тоже рвала, бросала обрывки на пол. Скоро на потемневших от времени обоях белело множество светлых квадратиков и прямоугольников, а на ковре пучилась груда обрывков.

И в это время загремел звонок в прихожей.

Когда она открыла дверь, Виктор долго раскачивался из стороны в сторону, стоя на месте. Рукав дубленки был оторван, и пола была разорвана, и на скуле ссадина, и мутные, бессмысленные глаза. Он был пьян в стельку.

Татьяна охнула коротко, сгребла Виктора в охапку и потащила в ванную. По дороге она раздевала его. Включила душ. Виктор слабо сопротивлялся, мычал что-то. Татьяна с трудом запихнула его в ванную, стала поливать то ледяной, то горячей водой. Виктор отталкивал руки матери, ругался заплетающимся языком:

— Отста-ань от меня… отвязни! Ненавижу-у! Из дома уйду-у!