Птицы его жизни

А с отцом? Пожалуй, нет. Я слишком хорошо помню, как он кричал: «Убирайся вон из дома, неблагодарный ублюдок!» А ведь если бы он меня не выгнал тогда, кто знает, как сложилась бы моя жизнь? Нет, дело не в отце, дело в Анетте… Не подбери она меня тогда, может, я спился бы на фиг в ресторанных певцах и лепил бы горшки и крынки для базара… И в последнее время я почему-то совсем не рвусь убежать из-под ее крыла… Я так люблю эту мастерскую… Я столько здесь создал… О, я придумал! Надо пригласить маму на выставку в Копенгаген! И отца тоже! Пусть увидит, что я… И я познакомлю Анетту с ними. Я, вероятно, слабак, ну и пусть! В конце концов, она красивая женщина, привлекательная, умная, прекрасно разбирается в искусстве… А как же Глаша? А что Глаша? Что я, в сущности, о ней знаю? И мы нехорошо расстались… Ну и что? Ведь расстались же! Он в задумчивости смотрел на панно, творение своих рук, и решил, что теперь прозрачно-голубая птица совсем уже не похожа на Глашу, Глаша вовсе не бестелесная, у нее очень даже аппетитные формы и вся она до ужаса земная… К горлу подступил комок. Вот еще! Зачем мне это? И зачем я ей? Так и будем жить – она там, а я здесь…

Анетта была счастлива. Ее Мирек успокоился, никуда не рвется, работает с утра до ночи, и как работает! Когда она отправила фотографию панно в Копенгаген, оттуда пришел восторженный ответ, они разработали проект буклета и плаката, которые восхитили Анетту и заслужили одобрение Мирослава. Словом, все шло хорошо. И еще ей страшно понравилась идея Мирека пригласить на выставку родителей и познакомить ее с ними. «Неужто хочет жениться?» – с замиранием сердца думала она. Только я благородно откажусь. Это лишнее.

Мы с Димой договорились, что на работе не станем никому демонстрировать наши отношения. Мне удавалось держать себя в руках, а вот Дима… Он иногда заглядывал без дела к нам в комнату, бросал на меня пылкие взгляды, если мы сталкивались в коридоре. В конце концов Евгения Давыдовна как-то сказала мне:

– Я страшно рада за вас, Глашенька!

– Вы о чем, Евгения Давыдовна?

– Как о чем? О вашем романе с Крутояровым! Очаровательный мужик! Вы же оба светитесь… Он вам еще предложения не сделал?

– Нет, что вы!

– Думаю, скоро сделает! Да и пора вам замуж.

– Да о чем вы, Евгения Давыдовна?

– Ладно-ладно, а то я слепая! Но вы правы, не надо, чтобы весь институт обсуждал ваши дела.

– И обсуждать нечего!

– Но Димочка вам нравится?

– Нравится. Он приятный человек.

– Глаша, Глаша, Вадим Курочкин живет с вами в соседнем доме, он засек, что Димин «лексус» ночует у вашего подъезда.

Меня бросило в жар.

– Господи, я думала, это чисто бабские дела…

– Да господь с вами, Глашенька, мужики куда любопытнее баб. И сплетничают еще почище… – со смехом сказала Евгения Давыдовна.

– Как говорит моя подруга – обалдемон!

Вечером я рассказала об этом разговоре Диме.

– Ну что ж, все правильно. Пора нам с тобой жениться. Как ты на это смотришь?

– Плохо.

– Плохо? Почему? – безмерно удивился он.

– Не хочу замуж.

– Странно, обычно все девочки маниакально хотят замуж, – улыбнулся он. – Но я понимаю, ты еще не любишь меня…

– А ты? Ты разве меня любишь?

– Я хочу быть с тобой абсолютно честным. Я, может быть, просто не знаю, что такое эта пресловутая любовь… Но мне с тобой хорошо, хорошо во всех смыслах, я отдыхаю душой, когда ты рядом. Вот я просыпаюсь, а ты там возишься на кухне, и я думаю, какое счастье, я сейчас ее увижу… услышу ее голос… И буду весь день мечтать, что вечером приду в эту квартиру и буду с тобой вместе… И на работе, если два часа тебя не вижу, достаю телефон с твоей фотографией и смотрю… Вот как-то так… – он смущенно улыбнулся. – Я не очень умею пафосно выражаться, но ты… ты мне необходима…

Он так смотрел на меня… И мое сердце дрогнуло.

– Димочка, милый, мне тоже хорошо с тобой! Если хочешь, давай жить вместе, просто не будем расписываться пока, так поживем, ладно? Перебирайся ко мне, тут до работы всего ничего.

– А у меня есть кот…

– Кот? Вот здорово! Ты почему не говорил? А кто ж его кормит, когда ты у меня?

– Соседка приходит.

– Давай сюда кота! Обожаю котов! Как его звать?

– Кисыч.

– Он какой? Пушистый?

– Да нет, простой, черно-белый. Ласковый.

– А я привезу ему мисочки!

– Какие мисочки? – ошалел Дима.

– Красивые такие… Я во Франкфурте такие купила для кота Борисовых. И нашему Кисычу привезу!

– Нашему? – просиял Дима.

– Ага!

– Вот теперь я точно знаю, что люблю тебя, Глашка!

И в ближайшую субботу Дима с Кисычем перебрались ко мне.

Андрей Олегович перенес тяжелый грипп и плохо себя чувствовал. Врачи запретили ему в ближайшие две недели куда-либо летать. На все переговоры летал Дима, я ему для этого не требовалась, он прекрасно знал английский и немецкий. Но Андрей Олегович желал всегда держать руку на пульсе и требовал, чтобы я приезжала к нему домой и переводила те документы, которые Дима сбрасывал ему без перевода. Когда я приехала к шефу во второй раз, у него как раз был врач.

– Глашенька, пока идемте на кухню, – шепотом проговорила Людмила Арсеньевна и потянула меня за рукав. Сейчас будет говорить о сыне, с тоской подумала я.