Птицы его жизни

– Я вас поздравляю!

– С чем?

– С таким золотым парнем, как Дима! Прекрасный выбор! Это то, что надо!

– Кому? – засмеялась я.

– Вам обоим, но прежде всего мне! – рассмеялся Андрей Олегович. – Вас не утянет на сторону какой-то там герой таможни, и Димку не сманит с пути истинного какая-нибудь очередная шалава. Этот роман ко всеобщему удовольствию. Но давайте работать.

Я смотрела на новый документ, как баран на новые ворота. Ничего не понимала, в голове был полный сумбур.

– Ну, что же вы, Глаша, – поторопил меня Андрей Олегович, привыкший к тому, что я все перевожу, особо не задумываясь. Но, к счастью, тут стремительно распахнулась дверь и вошла Людмила Арсеньевна. По-видимому, в ней умерла великая актриса.

– Андрей! Андрей! Смотри, что нам прислали!

И она положила перед мужем два дивной красоты пригласительных билета, напечатанных на плотной глянцевой бумаге и украшенных невероятно красивой птицей.

– Это что такое? Глаша, на каком это языке?

– Не знаю, похоже, что-то скандинавское…

– Скандинавское? А что это вообще?

– Ага, тут есть и по-английски. Это приглашение на открытие выставки художника-керамиста Мирослава Гончара в Копенгагене.

– Бред какой-то! Путаница! С какой радости нас туда приглашают? Я сроду не был в Дании. И потом… Мирослав Гончар… Это что-то украинское или…

– Замолчи! – истерически выкрикнула Людмила Арсеньевна. – Это приглашение от Коти, это его выставка!

Андрей Олегович смертельно побледнел.

– Что ты сказала?

– Вот, прочти, что пишет наш сын!

И она протянула мужу записку, напечатанную на компьютере. Скотина, подумала я, мог бы родителям и от руки написать. Андрей Олегович взял письмо в руки, но они у него дрожали так, что он явно ничего не мог прочесть.

– Глашенька, не сочтите за труд…

– Нет, пусть лучше Людмила Арсеньевна.

– Глаша, я не могу… – едва слышно прошептала она. И впрямь, гениальная актриса!

«Дорогие мама и папа! Простите за долгое молчание, я не подавал о себе вестей, хотя вы знаете, что я жив-здоров. Но я хотел доказать вам и, прежде всего, себе, что я чего-то в этой жизни стою. А посему, я приглашаю вас на выставку, выставку моих работ, которая откроется в Копенгагене. Прошу вас, приезжайте, вам не будет за меня стыдно! Простите меня, если можете! Имя я изменил в силу разных сложных обстоятельств, задолго до того, как стал гончаром по профессии. Остаюсь ваш сын Константин Борисов. Приезжайте, поговорим обо всем!»

Людмила Арсеньевна тихо плакала в уголке. Андрей Олегович сидел бледный, с капельками пота на лбу и молчал.

– Андрей, ты как хочешь, а я поеду! – заявила Людмила Арсеньевна.

Он по-прежнему молчал.

– Мог бы, между прочим, написать от руки, – едва слышно произнес Андрей Олегович.

– Ах, да какая разница! Нынешняя молодежь, по-моему, вообще уже не умеет писать от руки… Главное, что наш сын… он нашелся, он приглашает нас на свою выставку…

– А что это за жар-птица тут изображена? Впрочем, достаточно экспрессивно… Никогда бы не подумал, что он станет гончаром… Это вроде как Майоль? А почему в Копенгагене? Он что, живет в Дании?

Людмила Арсеньевна незаметно для мужа прижала палец к губам. Ох, я уже совсем запуталась…

– Андрей, ты поедешь? – строго спросила она.

– А когда это?

– Через две недели.

Андрей Олегович в задумчивости чесал подбородок. И вдруг широко улыбнулся:

– А что? Можно! Тем более, я полмира объездил, а в Копенгагене не был. Посмотрю на Русалочку, надеюсь, ей к нашему приезду не открутят в очередной раз голову… Да не реви, Людка, это я так, чтобы самому не разреветься… Сын все-таки… Вспомнил… Надо же… Нашелся… Глаша, у нас там на эти числа ничего не назначено, а?

– Сейчас посмотрю! Нет, как раз там три дня свободных… Я позвоню Светлане, пусть закажет вам отель и билеты?

– Нет, Глашенька, это же наша частная поездка, я сам закажу.

– Вот и хорошо. Тогда я сейчас пойду уже?

– Да-да, ступайте с богом, но завтра с утра ко мне! Надеюсь, до завтра с сантиментами покончим уже.

И я ушла. Вовсе он не железобетонный, академик Борисов… Интересно, как они встретятся… Впрочем, это меня уже не касается, у меня же есть Дима!

Мирославу опять позвонила мама.

– Котенька, родной, мы приедем, да, с папой! Он был так счастлив, когда узнал… Он заказал уже билеты и отель.

– Мамочка, что ж ты плачешь, все же хорошо? Мы скоро увидимся… Я нашелся, ну не плачь… Теперь будем видеться, вы приедете ко мне, я приеду к вам… Все хорошо, мамочка!

Он как-то не умел утешать плачущих женщин, вообще слезы переносил с трудом, и Людмила Арсеньевна уловила нотку легкого раздражения в голосе сына. И взяла себя в руки.

– Да я не плачу, Котя. Просто меня уже колотит от нетерпения… Ну, все, не стану больше тебе докучать, увидимся на вернисаже!

И она первой положила трубку.