Птицы небесные. 3-4 части

И точно: в сумерках тревожный и хриплый голос Харалампия заставил меня выбежать на порог. Обмотанный рваным шарфом, с растопыренными руками, поскольку из-под поношенного армейского бушлата выглядывали подрясник, свитер и что-то еще, он был похож на небольшую копну сена, занесенную снегом.

— Батюшка, скорей, помогайте! Послушник Георгий гибнет… — прохрипел мой гость.

— Где?

Держась за мою руку, он с трудом взобрался на порог.

— В овраге рядом засел, сил уже нет… Просит принести ему сухие носки и чего-нибудь горячего…

— Присаживайся, обогревайся!

Я быстро кинул в рюкзак шерстяные носки, теплые варежки, налил горячий чай в термос, так как чайник всегда стоял на плите, и поспешил по следам в глубоком снегу к оврагу. Метрах в трехстах от кельи удалось набрести на капитана, утонувшего по грудь в глубоком снегу на крутом склоне.

— Отец Симон, сбились с тропы… Попался в ловушку… Ни вверх, ни вниз! Ноги мокрые… Замерзаю… — Он схватился холодной рукой за мою руку. — Перчатку где-то потерял, — прошептал послушник.

Голос не повиновался ему. Соскальзывая под тяжестью его крупного тела, я полез вверх. Нахлебавшись сыпавшейся сверху снежной пыли, мы кое-как выбрались из крутого оврага. Под пихтой послушник стащил сапоги и снял мокрые носки. Я держал его за плечо, пока он переобувался. С ветвей внезапно рухнул ком снега, попав Георгию в сапог, стоящий рядом, пока он засовывал ногу в другой сапог.

— Ах ты зараза… — не удержался мой друг, раздраженно вытряхивая из обуви снег. — Как это меня угораздило не взять запасные носки?

Выпив горячего чаю, он с удовольствием надел теплые варежки и топнул ногой:

— Вот теперь порядок!

Через полчаса в келье, у жаркой печи мы пили горячий чай с медом. Промокшая одежда, развешенная на гвоздях, вбитых в стену, парила.

— Блаженство-то какое… — вздыхал Харалампий после каждого глотка. Они вынули из рюкзаков свежий хлеб, сыр, сушеные груши.

— Батюшка, вы не хлопочите с кашей, экономьте продукты, вам еще зимовать, а мы завтра вниз рванем, — приговаривал повеселевший капитан, отрезая толстые куски сыра. — Вот попал так попал… Даже не верится! — Он покрутил головой. — Но теперь уж я помолился! Паники не было… Правда, Харалампий? — Георгий шутя подтолкнул его локтем. Инок в ответ улыбнулся. Видно было, что они хорошо ладили между собой.

— Правда, правда, потому и добрались. Чем горы-то хороши? Тем, что в них без молитвы — ни шагу! Теперь, дай Бог, вниз по следам легче будет… — Харалампий перекрестился.

— А зачем вы так рисковали? Что-нибудь случилось? — спросил я.

Гости переглянулись.

— Нет, ничего особенного не случилось… — Георгий подумал и сказал: — Просто потянуло что-то вас проведать, пообщаться… Говорю вчера: «Давай, Харалампий, двинем на денек к отцу Симону!» А он безотказный раб Божий: «Двинем так двинем, Георгий!» Ну, мы и двинули! — Они рассмеялись, понимая друг друга с полуслова. — А если серьезно, так у меня, батюшка, к вам просьба: постригите меня в монахи! Как-то на сердце легло после нашего крестного хода на Цыбишхе… Мне уже сорок пять лет. Хватит по земле ходить неприкаянному… — Он ожидал ответа, весь собравшись и сосредоточившись.

— Это хорошо, что душа твоя к монашеству тянется, Георгий! Но, во-первых, у меня нет здесь чина этого пострига, а во-вторых, у меня к вам обоим просьба: проживите эту зиму вдвоем мирно, по любви. Тогда весной, Великим постом, совершим пострижение, с Божией помощью! Отец Кирилл дал такое благословение — постригать тех, кто не стар, сначала в иноки.

— Ага, понятно. Ну что ж, будем ждать вас Великим постом! А с Харалампием можно жить, он смиренный… — Послушник повернулся к своему другу, сосредоточенно размешивающему мед в кружке чая. Тот покачал головой:

— Нет, я — великий грешник… Мне до смирения еще далеко! Я и ропщу часто, и других осуждаю… Прости меня, Господи! Вот, имею вопрос к вам, отче!

— Слушаю, отец Харалампий!

— Как других не осуждать? — Оба гостя выжидательно повернулись ко мне.

— Как не осуждать? — Я задумался. Мне вспомнились истории про тбилисского старца. — Лучше расскажу, как делал отец Виталий, Царство ему Небесное! Братья пытались его уловить, может ли он хоть разок кого-нибудь осудить? Идут они вместе из сухумского собора по улице. Навстречу девушки попались с сигаретами во рту. Монахи говорят: «Виталий, видишь, как молодые девчата дымят?» А он им отвечает: «Это Ангелы Божии держат свечечки во рту!» Так ни разу не услышали, чтобы этот подвижник осудил бы кого-нибудь. Поэтому для того, кто стяжал такое молитвенное сердце, все видимое становится благом. Подобным образом воспринимал жизнь и отец Виталий.