– Знаешь, сын, люди похожи на белку, которая бежит в колесе. Как желает она добежать до соснового леса! Или вот, к примеру, яблоко гложет червь. Все его мысли о том, безконечен ли его сладкий мир. Комар, бывает, звенит возле нашего уха. Сколько волнения и страсти в его звоне? Помедленнее бы белке бежать в колесе, и червю не торопиться бы съесть свое яблоко, а комару бы потише звенеть возле твоего уха. Могут ли помочь им эти советы? И смогут ли они догадаться, что нужно делать? А человек? Сможет ли он найти себя в своих житейских поисках? И мы, и батюшка, и остальные люди – смертны, но главное не это, а то, как мы принимаем смерть, – трусливо и жалко или с полным достоинством и силой духа! Так мы преодолеваем даже ее… Вот и сейчас отца Кирилла не видно, значит, болеет, – продолжал отец, пока я задумчиво сидел перед чашкой остывшего чая. – Кстати, сходи в мэрию, узнай, что там с нашими документами насчет дома.
– Ладно, папа, завтра схожу, – ответил я, удивленный неожиданным переходом нашей беседы к обыденной жизни.
– Суета и есть беличье колесо, сынок, – заметил отец, увидев мой удивленный взгляд. – Иногда нужно посуетиться, чтобы вырваться из суеты… Бывает, нужна иголка, чтобы занозу вытащить. А потом иголку откладывают в сторону. Этот дом – та же самая заноза…
В мэрии пришлось выстоять долгую очередь в коридоре, набираясь терпения в Иисусовой молитве. В кабинете, куда я сдавал бумаги на приватизацию дома, мне сердито сказали:
– Что вы безпокоитесь, мужчина? Документы вы сдали, теперь нужно ждать.
– А сколько ждать? – Я не собирался просто так уходить.
Машинистка, бойко стучащая по клавишам, оглянулась.
– Вам же сказано было, может, год, может, два. Случается, за полгода делают документы. А если найдут в ваших бумагах неточности, то и больше придется заниматься. Тем более сейчас у нас одни отделы закрывают, другие объединяют!
Такое сообщение озадачило меня.
– А если ваш кабинет переведут в другое место, где тогда вас искать?
Лицо сотрудницы выразило недоумение.
– Нас искать не нужно, мы сами вас найдем…
С этим ответом я вернулся к отцу. Он вздохнул:
– Ладно, сын, подождем. Мы же с тобой терпеливые. И на том спасибо…
Вхожу в приемные,
В убогие конторы,
Вдыхаю молча запах табака.
Мои пещеры, лес
И голубые горы –
Я вас приветствую теперь
Издалека!
Стучит по клавишам,
Сутулясь, машинистка,
Шуршит газетами
Робеющий народ.
И так Господь Проходит близко-близко,
Что даже девушка
Стучать перестает…
Ты сказал, Господи:
В ТЮРЬМЕ
Слышу чудесный и кроткий зов Твой, Иисусе, влекущий меня к Тебе! Даруй же мне мужество безпристрастно пройти через сей мир, с его опаляющими страстями, и дай мне смелость пройти сквозь ад злобных помышлений духов поднебесных! Обезобразилась душа моя на умственном торге дурных помыслов и пожеланий, а ныне не знает, как развязаться с ними. И теперь рождается во мне самом стойкое неприятие безобразия моего и ненасытимая жажда омыться в чистых струях Твоей святой благодати. Вселись же всецело в меня, Возлюбленный Иисусе, дабы стал я причастен Царству Твоему и усладил бы взор свой Его красотами. Уневести мою душу чистотой сияния Твоего, чтобы познала она, Сладчайший Иисусе, пути Твои и вошла в чертог премудрости Твоей! Пусть светлая благодать Твоя станет моей путеводной звездой, дабы узрел я в яслях Божественной любви Твоей новорожденного младенца – сияющий и преображенный дух мой, вселившийся в несказанный мир Небесного блага и преизобильного духовного блаженства.
В коридоре монастырского корпуса, где находилась батюшкина келья, меня встретил запах валерьянки. Келейник, вышедший из комнаты старца, осторожно притворил за собой дверь:
– Батюшка болен. Лежит… А всё посетители! Довели старца…
– А что с ним? – встревожился я.
– Сердце прихватывает. Приходи дня через три…
– А раньше нельзя?