Предполагая, что инок Харалампий уже вернулся, я спустился в скит. Дом оказался закрыт, как и церковь. Я поднялся на ореховую поляну к отцу Ксенофонту и увидел его укладывающим вещи в рюкзак.
– Батюшка, простите, мне на Серебряном хуторе жители начали келью строить на том самом месте, где мне очень понравилось, помните? Пока потихоньку переношу туда вещи. Благословите в зиму туда насовсем переехать?
– А кто же будет служить на Решевей? – спросил я.
Иеромонах смущенно молчал.
– Постараюсь эту зиму еще послужить в скиту…
– Ладно, отец Ксенофонт, пока устраивайся на новом месте. А Харалампий еще не приехал?
Иеромонах пожал плечами. Затем ответил:
– Не видел его уже месяц…
– А где послушник Евгений?
– Евгений сейчас строит келью высоко в хвойном лесу, над Решевей. Вам мешать не будет. Он у меня благословение взял. Благословите, я пойду. До вечера нужно успеть к келье подняться. Это моя «Грибза»…
Меня тоже поджимали сроки. Не хотелось поздней осенью оказаться в дождливой, сырой Москве, и тревожили два вопроса: успею ли до начала зимы подняться в горы и кто останется в скиту, если инок Харалампий не приедет? С этими тревожными проблемами я отправился на Псху. Капитан у церковного дома рубил дрова, заготавливая их впрок для зимовки.
– Отец Симон, у меня здесь сильное искушение… Даже на службу не могу ходить, сижу в комнате, слушаю молитвы и пение через стенку. И причаститься не могу, и рассказать об этом некому… Присядем?
Мы вошли в дом.
– Такое искушение началось, никак не ожидал, явно враг крутит… – Послушник перекрестился. – Стала на меня заглядываться молодая женщина, видная такая, причем замужняя. Встанет в храме рядом и смотрит, смотрит… А мужик у нее хороший. Очень его жалко. Грубить не хочется, а как отвязаться? Вот и прячусь в своей комнате, как медведь в берлоге… Сколько такая тюрьма продлится?
– Георгий, ты же инока Харалампия знаешь?
Я решил еще раз выяснить отношение Георгия к нашему иноку.
– Это который Аркадий? Смиренный такой? Конечно знаю. Мы с вами о нем прошлый раз говорили.
– Вот с ним тебе придется жить. Сможешь?
В моем голосе прозвучало опасение.
– С ним смогу, – уверенно сказал капитан. – Только вы никого больше не берите в скит. С другими жизни у меня не получится. Это совершенно определенно. Я на этих послушников и трудников, которые на Псху приезжают, насмотрелся уже…
– Отца Харалампия все еще нет в скиту. Наверное, задерживается. А когда приедет, неизвестно. Обещал к Пасхе вернуться, а уже конец июня. Можешь пока переезжать. Через час выйдем. Успеешь? – Я поднялся, собираясь уйти. – Мне еще нужно к пчеловоду зайти…
– Попросите у него лошадь, а то у меня кое-какой груз насобирался. Да, кстати, кота еще нужно поймать. Не бросать же его здесь одного?
Василий Николаевич, узнав, что послушник Георгий переезжает в скит, с готовностью вывел из конюшни рыжую кобылу, надел уздечку, ловко подтянул подпруги на седле.
– А ездить он умеет? – засомневался владелец лошади.
К церковному дому мы пришли, ведя на поводу смирное животное.
– С лошадьми-то знаком, Георгий? – обезпокоенно спросил Василий Николаевич.
– Не впервой, Василий! Мы не из пужливых. Ездили и на лошадях, – ответил капитан, ласково похлопывая ладонью по крупу кобылы, поводившей ушами.
– Ну, ну, не задавайся… – добродушно проворчал пчеловод. – А что это у тебя в мешке ворочается?
– Кот прибился. Жалко его бросать, пусть в скиту живет, – отозвался послушник, внимательно оглядывая подпруги и пробуя крепость ремней.
– Георгий, слышь, когда приедешь, седло и уздечку сними. Пусть животина в саду пасется. Я потом ее заберу… – Василий Николаевич провожал лошадь ревнивым взглядом.
– Знаю, чего там, – бросил назад капитан, выводя лошадь со двора, груженную двумя мешками со скарбом, перекинутыми через луку седла.
Мы распрощались и двинулись вниз по улице, мимо лежащих в грязи домашних ленивых кабанов, не открывающих даже глаз, несмотря на то, что кобыла гремела копытами по камням.
– Батюшка, поезжайте верхом, что пешком-то идти? – услужливо предложил Георгий, оглянувшись на меня.
– Поезжай лучше ты, а я пешком пройдусь, ноги разомну, – ответил я, обходя грязные лужи. Он молодцевато вскочил в седло. Кобыла присела на задние ноги, почуяв плотное крепкое тело.
Тропа закончилась незаметно. Возле калитки скита капитан приподнял рукой пустой мешок.
– Вот те на… А где же кот? Сбежал, бродяга… – Он быстро снял с лошади свой груз. – Я мигом, батюшка, а то мой кот, боюсь, в лесу заблудится…
Он ходко ускакал по тропе, из-под копыт полетели комья глины. Я занес его вещи в дом и устало прилег на деревянный топчан. Утомление давало себя знать.
К вечеру послышался стук подков по камням у дома. Послушник приехал со здоровенным рыжим котом, который, как только его вынули из мешка, стремглав кинулся в кусты.
– Ах ты мерзавец! – в сердцах воскликнул капитан. – Ну ничего… Теперь он знает дорогу. Представьте, отец Симон, приезжаю на Псху, а кот уже на крыльце сидит и в ус себе не дует…
Через несколько дней пришел Василий Николаевич.