Птицы поют на рассвете

Ирина нарезала мясо, помыла и положила в ведра. Потом начистила и помыла картошку. Кончив, протянула к костру красные от холода руки. Она думала о Левенцове. Часа полтора назад ушел он с Пашей. Ей показалось, что голос у Левенцова простуженный. «Вдруг заболел? — испуганно подумала. Она смотрела на свои окрашенные огнем руки. — Холодина!.. Вдруг заболел?» Когда Кости нет возле нее, ей кажется, что с ним приключилась беда. Ирина не раз ловила себя на этой мысли.

Кипят ведра. Бурлит в них вода, будто ищет выхода. Уже и запах пошел, плотный и вкусный. Справиться бы, пока ребята не пришли. «Хорошо, черта Паши нет…» Тот вваливается всех раньше и, стоя на коленях, поминутно жадно приподымает с ведра крышки, заглядывает внутрь: эх, не готово еще… Да и Тюлькин такой же.

Рассвело. Ирина с котелком горячего кулеша побежала в землянку, в которой лежал больной Петрушко.

Петрушко съел несколько ложек и повалился на соломенную подушку. Он никак не мог согреться, хоть на него и набросили тулуп Кастуся.

Потом, когда Петрушко уснул, Ирина сказала Кириллу:

— Умрет у нас Петрушко. Или на войне надо умирать? — В глазах стояли сердитые слезы.

— Нет, на войне надо победить. И живым остаться. В этом, Иринка, смысл. А придумать, верно, что-то надо. Уже говорил с Петром. Завтра Кастусь переправит Петрушко в Теплые Криницы.

Ирина обрадовалась: вот это дело!

— Послушай, Иринка. — Она заметила скрытую усмешку в глазах Кирилла. — А со здоровыми как быть?

Ирина не понимала, к чему он клонит.

— Голодают. Мерзнут. И все такое. Или на войне надо умирать?

— Победить и живым остаться! — рассмеялась Ирина.

— Тогда зови Михася и Пашу.

Через несколько минут Михась и Паша стояли перед Кириллом.

— Что ж, братцы, время и о зимовке подумать. Не то, чего доброго, мороз объединится с Гитлером против нас. Надо ж — наоборот, так? Вот что. Мы с комиссаром решили: отвезите Петрушко в Теплые Криницы и дуйте с Кастусем прямо на Лоркину Горку. Поройтесь там в боевом хламе и привезите разные для жизни удобства. Ну всякое такое, чтоб приспособить можно было под отопление — и еще под что…

— А мы ни с чем не разминемся, — пообещал Паша. — Во мне что-то цыганское есть…

— Тогда все в порядке…

— У Лоркиной Горки вполне можно подобрать подходящий инвентарь, — серьезно сказал Михась. — Вы ж знаете.

— Потому и посылаю.

— И я с ними, — попросилась Ирина. — Это же по моей части. А с кухней Алеша справится. На один же день!

— Ничего не скажешь, — улыбнулся Кирилл. — Раз инвентарь — надо и тебе ехать…

За чапыжником Кастусь остановил лошадь. Петро ждал их. Михась и Паша бережно сняли Петрушко с телеги и понесли в хату.

Варвара и Аксютка поправили матрац, взбили подушки. Больного уложили в кровать.

— У нас выздоровеете, — сказала Аксютка, подтыкая под него одеяло. — Вот увидите…

Паша потоптался возле кровати.

— А мы двинемся… — грустно сказал он, глядя на Петрушко.

Петрушко не ответил, он впал в забытье. Когда проехали перелесок, Паша задумчиво наклонился к Ирине:

— Не помрет? — Мысль о Петрушко, видно, не оставляла его.

— Нет, — уверенно сказала Ирина, словно премудрости медицины были ей совершенно ясны. — С чего б ему помирать… — Она перекусила соломинку и бросила ее, медленная искорка пошла вниз. — Почему ты об этом? — удивленно посмотрела на Пашу.

— Так, — смутился он, и это еще больше удивило ее. — Мне Петрушко жалко. Смирный человек… Знаешь, обидит кто такого — убить могу!

— Это ты можешь, — засмеялась Ирина.

— Если что, и за тебя заступлюсь, — серьезно сказал он.

— Ой, боюсь, не придется. А с чего это ты вдруг? — интересно стало ей.

— А ни с чего, — растерялся Паша. — Хорошая ты дивчина, и все…

— Признание в любви?

Паша нахмурился. Не ответил.

— Ты был когда-нибудь влюблен, Паша?

— Был, — почувствовал он насмешку. — В сало.

— Так и думала. Ты не меня. Ты мои ведра с кулешом любишь, — шутила Ирина. — И у тебя выбора нет, я ж одна…

— Меня, Ирина, и рассердить можно, — напомнил Паша.

— Вот как! Тогда другому придется заступиться за меня? Да?

Приближались к Лоркиной Горке. Собственно, никакой горки не было. Лоркиной Горкой назывался небольшой лог, по дну которого, едва дыша, полз ручеек. Здесь, будто трупы после боя, валялись изогнутые пулеметы, искореженные железные части грузовиков. Война убивает даже металл. То тут, то там виднелись позеленевшие артиллерийские гильзы, тронутые ржавчиной котелки, винтовки без затворов, с разбитыми прикладами, каски, словно головы, валялись в траве, и еще — мятые железные бочки из-под бензина. В логу торчало орудие с поднятым стволом, будто вытянуло шею и к чему-то прислушивалось. Замок был снят. И вид у орудия совсем мирный. Не верилось, что все это было когда-то живым и кто-то стрелял из искривленных пулеметов, надевал эти сдавленные каски и ел из мятых котелков…

Паша и Михась отыскали бочки получше и взвалили на телегу. Кастусь и Ирина выбрали котелки, оцинкованные ящики из-под патронов. На всякий случай прихватили с десяток касок. Котелки, ящики, каски накидали в бочки.