Птицы поют на рассвете

Кирилл невнимательно слушал Ивашкевича. Вспомнился затерянный среди болот хутор Ручьи, неогороженный травянистый двор, где все было по-хозяйски на месте, представил себе Кастуся в картузе и сапогах с короткими голенищами, в тех самых, которые и сейчас были на его ногах. «Ох, и сила! Ох, и сила!» — сокрушался Кастусь, рассказывая Кириллу о немецких танках. «Дай-то бог, чтоб немцы бежали поперед наших танков», — сказал тогда на хуторе Кастусь. И ждал этого времени, и подготавливал это время.

Не о том ли заговорил Ивашкевич? Кирилл посмотрел на него.

— Еще один ушел от нас… — Ивашкевич стоял у могилы. — Смерть героя не бесследна. Может быть, он помог тому, чтобы на день раньше кончилась война, на час…

«Верные, верные слова твои, Гриша», — подумал Кирилл. Он уже не отвлекался от того, что говорил Ивашкевич.

— Гитлер заставил нас заниматься войной. Самым тяжелым и самым ненужным делом. Но уж раз заставил, — голос Ивашкевича сорвался, — раз заставил, — повторил он, — всей силой, всей ненавистью своей будем делать это дело.

Он опустил голову, умолк.

Все молчали.

Лагерь продолжал жить своей жизнью.

Петро пошел сменять бойца в «секрете». Михась и Хусто отправились в дозор, после разгрома Тучи немцы, наверное, сегодня особенно забеспокоились. Ирина помогала Сидоровне готовить обед.

Разгружали добро, доставленное из Тучи. Тащили в землянки, в столовую. Кирилл слышал довольный голос Алеши Блинова, возившегося с оружием и боеприпасами.

— Целый полк вооружить можно… — покачивал Алеша Блинов головой.

— Нам же, братец, народ вооружить надо, — подошел к нему Кирилл.

Под деревом Крыжиха перевязывала Плещееву руку.

— Что, серьезно? — остановился Кирилл. Оказалось, легкое ранение.

Возле кухни Петро и Захарыч ставили котел. Кирилл подошел ближе к саням, у которых суетился Паша.

— А ну давай, Тюлькин! — взялся Паша за ручку бидона. — Подхватывай.

— Видел, что грузил? — кивнул Тюлькин на молочный бидон и с насмешливым удивлением помахал рукой перед глазами Паши. — Видел?

— Видел.

— Молочка захотелось? — язвил Тюлькин. — К мамкиной бы титьке приложился.

— Ну, такого от мамкиной титьки не получишь, — со знающим видом сказал Паша и одним махом откинул крышку бидона. Запах спирта оглушил всех, кто стоял рядом. — Я этот дух, братцы-однополчане, сквозь металл унюхал.

Паша лихо захлопнул крышку.

— Так кто подсобит?

Несколько рук одновременно ухватились за бидон, но Тюлькин опередил всех.

— Куда прете? — огрызнулся он. — Паша, взяли давай!

38

Кирилл сидел на корточках у печки, сделанной из железной бочки, которую привезли тогда с Лоркиной Горки, и подкладывал в огонь дрова. Пламя разгоралось и бросало яркие отсветы, сжигая тени на лице. Он откидывал назад голову, защищаясь от дышавшего на него жара, и с улыбкой жмурил глаза, словно смотрел на солнце. На поленьях, скрестив ноги, примостился Коротыш.

Так и прозвали партизаны этого тринадцатилетнего хлопчика — Коротыш. Звучало прозвище ласково. В Теплых Криницах появился он в сорок первом году, летом, когда здесь проходили отступавшие советские войска. Он шел вместе с отцом, сержантом. Во время перестрелки в Теплых Криницах отца убили. Мальчика приютил старый и хворый колхозный сторож, но тот протянул недолго. Тогда Коротыш пошел в Тучу, в маенток. Там и привязался к Шалику.

— Ай, Коротыш, — засмеялся Кирилл. — Ты и в нас палил бы, когда мы напали на Тучу, а?

— Зачем вы это, дядя Кирилл? — повернул к нему недовольное лицо Коротыш.

— А если б там, в свалке, мы не разобрались и застрелили тебя? Бой же…

— Не, — убежденно помотал Коротыш головой. — Не застрелили б…

— Почему так уверен?

— У меня ж автомат был.

— И что?

— А когда у меня в руках автомат, хоть кто подвернись, а уложу.

— Меня и уложил бы. Я-то тебе и подвернулся. — Кирилл вспомнил, как бесстрашно бросился Коротыш в отстреливавшуюся караулку, как метко угодил в того, кто убил Кастуся.

— Ну зачем вы это, в самом деле, дядя Кирилл. — Коротыш сдвинул набок ушанку, на которой была пришита матерчатая звездочка. Вид у него смущенный.

В землянку вошли Ивашкевич и Тюлькин.

— Вернулся с хуторов, — кивнул Ивашкевич на Тюлькина.

— Вижу. Что скажешь?

— Казимир, — зло произнес Тюлькин. — Попа Феодосия сын.

— Опять Казимир, — неопределенно отозвался Кирилл. — А что Казимир?

— Донес, гад, на двух моих. Расстреляли. Теперь все боятся и слово мне сказать.

— Побоятся, еще бы! — вскипел Кирилл. — Он что, по-прежнему в полиции? В Лесном?

— В Лесном. В полиции. И, гад, хвалился, что пятьдесят большевиков сам лично расстрелял.

— Убить бы гада! — выпалил Коротыш и сконфуженно взглянул на Кирилла.

— Надо с поповским сынком рассчитаться, — сказал Кирилл.

Ирина и Коротыш, одетые как путники, ждали Захарыча у землянки. Он должен был подвезти их поближе к селу.