Птицы поют на рассвете

— Думаю, ребятки, вам удастся подрядиться к попу на недельку, — сказал Кирилл. — Хорошо, если б удалось. У попа связи с немецкими офицерами. Ну, и Казимир, конечно. Потолкаться там с умом, можно многое узнать. Рассчитываем на тебя, Иринка. А на Коротыша, что и говорить, — похлопал он его по плечу. — Рвется Казимира убить, — произнес, пряча усмешку. — Ты, Иринка, до времени уж убереги от него Казимира. Так все ясно? Неделя — срок немалый.

Ирина положила за пазуху документы, приготовленные Алешей Блиновым на потертом бланке. «И не скажешь, что только вчера сделаны…» — удовлетворенно подумала она.

Подошел Захарыч. Зубами стянул рукавицу, поздоровался с Ириной, с Коротышом, оглядел их и остался доволен.

— Жебраки! Еще бы торбу, и настоящие жебраки… Так пошли?

Пошли. Ветер сдувал с сосен холодную синеватую пыль, падавшую на лицо. Ирина прикрывала глаза. Она глубоко дышала, и перед нею все время клубилось легкое морозное облачко.

На старом заброшенном волоке, где находился партизанский транспорт, сели в сани.

Когда выехали за опушку, до самого горизонта открылось перед ними синее морозное небо. Начиналось утро. Солнце, раскаленно-красное, каким оно и летом не бывает, отделилось от земли и поплыло им навстречу. Дорога, холодная и рыжая под низким солнцем, вела куда-то в белую пустоту.

Наконец вдалеке показалось селение. Ирина и Коротыш вылезли из саней. Захарыч осмотрелся, повернул обратно. А они направились в селение. Натоптанная тропка вывела в улицу, присмиревшую от холода. Со стрех зубчато свисал набрякший снег, обложивший крыши белыми воротничками.

— Не замерз еще? — посмотрела Ирина на Коротыша.

— Ха! Как маленького спрашиваешь…

Повернули к церкви. Теперь солнце стояло над самой колокольней, и крест был тоже огненно-красный, как солнце.

Отец Феодосий как раз выходил из церкви. Он спустился со ступеней и пошел через придавленный снегом белый двор к высокому дому, выступавшему перед разросшимися елями. Он заметил путников, покосился на них.

— Доброго здоровья, батюшка, — сказала Ирина и учтиво поклонилась.

— Из каких мест? — Голос отца Феодосия настороженный, неласковый.

— Из-под Минска мы.

— А тут как?

— Проходом мы. За Брест путь держим.

— Ну, с богом, — равнодушно произнес отец Феодосий и двинулся дальше.

— Хлебца бы кусочек, — смиренно попросила Ирина. — Мы и отработать можем.

— А чего можете? — Отец Феодосий смотрел на Ирину, совсем жалкую в пальтишке и старом выцветшем платке, на Коротыша в больших, не по ноге, валенках. — Да нет, ничего не надо, — махнул рукой.

— Ох, батюшка, — взмолилась Ирина. — По хозяйству все умею. И он, — кивнула на Коротыша, — и он без дела не будет. Не откажите, батюшка. Дорога-то еще дальняя.

Отец Феодосий с минуту размышлял, брови его поднялись на гладкий и бледный лоб.

— А бумаги какие есть?

— Есть, батюшка. — Ирина торопливо сунула руку за пазуху, чтоб достать документы. — Есть. Как же — без бумаг…

— Идите в дом, — хмуро согласился отец Феодосий. — Там покажешь.

Он ступал впереди, солидно, грузно, не спеша.

Маленькая широкая попадья озадаченно смотрела то на отца Феодосия, прошедшего на середину кухни, то на замерзших девушку и хлопчика. Они неуверенно топтались у порога.

— Помощничков, матушка, получай, — небрежно показал на них поп.

— Господь с тобой, — всплеснула руками попадья. — Какие там помощнички! Хлеб, что ли, у нас лишний?..

— Не ворчи, матушка, — строго сказал отец Феодосий. — Не ворчи. Все ж полегче тебе будет. А не сгодятся — и порог недалеко. — И повернулся к Ирине: — Ну давай, какие там у тебя бумаги…

На кухню выглянула дочь. Высокая, ладная, горделивая. Густо-рыжие волосы ее напоминали подстриженный куст, зажженный солнечной осенью.

— Жар-птица, — не удержавшись, шепнул Коротыш Ирине. Она незаметно улыбнулась и сжала его локоть: молчи.

Неделю пробыли они в поповском доме. Ирина топила печи, убирала комнаты, стирала, чистила ковры. И Коротыш не сидел сложа руки, хватало дела и ему — дрова таскал, расчищал от снега дорожки во дворе. Отец Феодосий и попадья были довольны — работящие, невзыскательные ребята.

Поповна Ганна вначале не замечала Ирину. Ганне было двадцать семь лет. Она окончила курсы счетоводов и до войны работала в райпотребсоюзе. Теперь целыми днями лежала на кушетке, читала книги, иногда, раскрыв ноты, бренчала на пианино и напевала. Ирина как-то похвалила ее голос.

— Да? — с притворным безразличием откликнулась Ганна. — Ты находишь мой голос приятным?

Потом Ганна даже подружилась с Ириной. Рассказала, что брат ее, Казимир, на короткой ноге с офицерами, что она, возможно, за одного из них, эсэсовца, выйдет замуж и скоро, после войны, поедет с ним в поместье его отца в Силезию…

Часы показывали полдень, когда Ганна, потягиваясь, вышла из спальни. Под вялыми невыспавшимися глазами синели круги. Она не отдохнула после бурно проведенного вечера. Какой там вечер, гости разъехались лишь под утро.