«Но если он в ударе, то пиши пропало, до него уже не достучаться». Он вроде никого конкретно не задевает, но дверью может хлопнуть так, что штукатурка сыплется, он громко ругается, плюет в коридоре, разрисовывает стены граффити. «И подобные эксцессы случаются регулярно!» В школе уже многое перепробовали, Хорст знает, что за этим следует: он уже и двери чинил, и граффити оттирал — но на следующий день все повторяется сначала. «Им скоро заинтересуется Управление по делам несовершеннолетних. А я этого не хочу!» Я спрашиваю директора, есть ли у него какие-либо соображения, почему Хорст так себя ведет.
— Может, это связано с тем, что его родители разошлись! — отвечает Хайнц Шаде. Затем задумывается на мгновенье и тут же отбрасывает эту версию: — Но они расстались полюбовно. У Хорста на самом деле все неплохо, он живет то с матерью, то с отцом. Он сам вправе выбирать! Не понимаю, что им движет!
— А когда Хорст ведет себя как положено? — спрашиваю я. — Бывают ли исключения?
Директор задумывается:
— Вообще, он всегда озорничает!
После короткой паузы он подтверждает свою мысль:
— Да, всегда!
Я прошу его подумать, когда Хорст в последний раз вел себя обычно.
— Дайте подумать… две недели назад он продержался три дня! Но до этого был просто ужас. Я даже вызвал родителей в школу. Всему есть предел!
— Родителей? Мне казалось, они живут раздельно, — уточняю я.
— Да, так и есть, — соглашается учитель. — Но если все из рук вон, то вызываю обоих!
Хайнц Шаде считает, что Хорсту и его родителям нужна моя консультация. Он предлагает эту идею всем участникам непростой ситуации — они согласны. Через десять дней он мне звонит и сообщает, что в консультации больше нет необходимости: Хорст ведет себя как шелковый. Стоило сказать ему о походе к психологу, как он тут же переменился. «Он, наверное, подумал, что вы будете читать ему нотации!» Я, однако, продолжаю настаивать на нашей встрече, в том числе и потому, что и родители, и Хорст изначально выразили желание.
Когда все трое заходят в мой кабинет, родители садятся на диван, а Хорст — напротив них. Я начинаю разговор:
— Мои поздравления, Хорст, ты молодец!
Он несколько сбит с толку:
— Это почему?
— Тебе удалось снова соединить родителей!
Хорст улыбается, как будто найдя соратника в моем лице.
— Тебе хочется, чтобы они снова жили вместе?
Он кивает.
— Они ведь так хорошо понимают друг друга.
Он смотрит на родителей — выглядят они сконфуженно.
— Почему папа живет за километры от нас, если они так хорошо ладят? — спрашивает он меня.
Здесь я вынужден прервать свой рассказ. Проблемы в семье Шубертов начались вскоре после рождения малыша.
— Мы не понимали друг друга. Были слишком разными, — рассказывает мать Хорста. — Но из-за сына старались сохранить брак. Мы решили, что позже, достигнув половой зрелости, он сможет лучше справиться с нашим разрывом.
Отец мальчика добавляет:
— Тогда мы поклялись расстаться друзьями, не говорить друг о друге ничего плохого!
Услышав эти слова, Хорст тут же вполне уверенно вставляет:
— А я всегда интересовался, любите ли вы друг друга. Вы никогда не обнимались. Об этом всегда заботился я!
Его мама вспоминает, как, будучи ребенком, Хорст придумал специальный ритуал — обниматься всем вместе, чтобы сблизить родителей.
— И мы согласились в нем участвовать! — Она смотрит на меня. — Сейчас я осознаю, что некоторое время спустя это уже были не объятия, а самая настоящая ненависть!
Я обращаюсь к Хорсту:
— Ты парень не промах!
— А то, — уверенно соглашается он.
— И что нам теперь делать? — спрашивает мать.
Я смотрю на нее.
— Объяснить сыну, что ваш совместный путь окончен, у вашего партнерства нет будущего!
Мы договариваемся о консультациях, целью которых будет показать Хорсту, что это не его задача — восстанавливать брак родителей. Мы разрабатываем ритуалы, которые помогут мальчику осознать, что его родители разошлись. И тут важны прежде всего четкие часы посещения. Со временем Хорсту становится все легче и легче, похоже, с его плеч свалился груз. По его словам, он, еще будучи ребенком, чувствовал себя ответственным за то, что брак родителей распался. Именно поэтому он и предпринял оказавшиеся тщетными попытки спасти их отношения.
Школьный саботаж постепенно сошел на нет — такое поведение потеряло для Хорста всякий смысл. Когда консультации подошли к концу, мы с Хорстом окинули мысленным взором проделанный путь, и он сказал: «Мои родители могли сделать все гораздо проще. Почему они обращались со мной как с маленьким ребенком?» И вдруг он улыбнулся мне: «Если бы все вели себя правильно, вы бы остались без работы!»