Кроме того, совершая акт самоповреждения, вы получаете индивидуальный физический опыт, доходите до границы того, что еще предстоит испытать. Пирсинг и шрамирование связаны со страхом, с болью, но, если человек выдержал их, его принимают в группу. Чем яростнее родители борются с селфхармом у подростков, чем решительнее они его не принимают, тем интенсивнее проживается и ощущается отделение подростка от культуры родителей. Селфхарм Янин равносилен путешествию сказочного героя, который должен сначала уехать, чтобы, вернувшись, обрести себя. Янин мысленно готовится к акту самоповреждения и проходит эту проверку после неудачного первого опыта. Вот он, хеппи-энд: она справляется с опасностью, не бежит от нее. И теперь гордится собой, носит сережку и татуировку, как тавро, как логотип, как бы говоря: «Посмотрите, кто я!»
Совершенно иная история с Иоаной. Ее селфхарм осуществляется как тайный акт, имеет иной смысл и поэтому оценивается по-другому, в отличие от поведения Янин, которая таким образом определяет себя как самостоятельную личность. Действия Иоаны выражают беспомощность: она не справилась с безнадежностью и не обрела поддержку. В основе ее селфхарма лежит психиатрическая проблема: за вынужденным расцарапыванием кожи и расчесыванием ранок, вырыванием волос на теле и их проглатыванием стоит неизбежность причинения себе боли. С возникающим давлением она может справиться только через самоповреждение. Кровоточащая ранка сначала вызывает облегчение, но потом появляются стыд и ощущение вины.
Однако есть и другие причины самоповреждающего поведения: внутреннее эмоциональное напряжение, беспомощная попытка почувствовать себя живым; проявление власти над своим телом, а также стремление обрести над собой контроль.
Селфхарм, как у Иоаны, обычно сопровождается чувством неполноценности, ненавистью к себе и отсутствием перспектив в будущем. Ярость и гнев, которые вызывают окружающие, направляются на себя и против себя. Если в подобные акты самоповреждения не вмешается специалист, то могут возникнуть — как в случае с Иоаной — изменения в симптоматике: депрессивное настроение, отказ от еды и питья, угрозы суицида.
«Мне было тринадцать лет, — рассказывает Николас, которому сейчас пятнадцать, — я на некоторое время отпустил поводья, ушел в отрыв. Я регулярно был в стельку пьян. Пару раз полностью отрубался, — он качает головой. — Я был самым молодым среди ребят, просто хотел быть крутым. Потом у меня как-то случился приступ, я оказался у врача, и тот рассказал, куда меня может привести выпивка. Я был в шоке».
Шестнадцатилетняя Илона считает, что ей время от времени все еще нужен «впрыск» алкоголя. «Мы отрываемся по пятницам или субботам». Начать пить было «наименьшей из проблем», ведь найти выпивку можно повсюду.
— Контроль осуществляется очень вяло, — она ухмыляется. — А еще есть дискотеки, где за этим вообще не следят.
Теперь Илона улыбается.
— Запреты заставляют мыслить креативнее. Выход всегда найдется.
— А родители что говорят, — спрашиваю я, — когда ты приходишь домой «под мухой»?
— Полной отключки у меня никогда не было, — парирует она твердо, — а так — отругают, назначат две недели домашнего ареста или что-то в этом роде.
Но тогда девушка просто начинает канючить, родители смягчаются, и она снова может отправляться куда ей вздумается.
— Больше раздражают эти нравоучения матери. Читает мне лекции о вреде, который принесет алкоголь в будущем, если я продолжу так пить, — она хмурится. — А она вообще в курсе, хочу ли я состариться?
Девятнадцатилетний Патрик в течение трех лет регулярно сильно напивался. «Но вот уже около двух лет, как я с этим покончил. Ну, может, две-три кружки пива или иногда вина. Но больше никаких крепких напитков». Он изо всех сил старается держать ситуацию под контролем. Потому что потеря контроля, алкогольная кома — самое ужасное, что может быть.
«Ты ничего не чувствуешь, только шатаешься. Со мной случилось кое-что ужасное, — говорит он с серьезным видом, — и с того момента с пьянством было покончено!» Патрик на мгновение мысленно возвращается в ту ситуацию. «Мы что-то праздновали в парке, все были уже хорошенькие. И я упал с лестницы. Мои приятели ничего не заметили. В какой-то момент они просто ушли, даже не поняли, что меня нет, настолько были пьяными». А он остался лежать там «в своем дерьме, в собственной блевотине». Его случайно обнаружила супружеская пара, которая поздно вечером еще гуляла по парку, выяснилось, что у него было переохлаждение и оказалась сломана рука. «После этого мне больше не нужно было ничего объяснять о последствиях выпивки. Я исцелился. Мне было так стыдно за то, как я выглядел и как от меня воняло». Его голос еле слышен. «Когда я проснулся, у меня между ног была пеленка, потому что я ничего не мог держать в себе». Это было дико унизительно, но в то же время оказалось и очень полезно.