Публичные фигуры. Изобретение знаменитости (1750–1850)

Зато изучение механизмов знаменитости обнаруживает, что публика – не только «инстанция», выносящая суждения о литературе, живописи и политике; скорее, это собрание анонимных читателей, объединенных тем, что они читают одни и те же книги, а с XVIII века – одни и те же газеты. Публику образует не обмен рациональными аргументами, а общее любопытство к чему-то и общая вера во что-то, интерес к одним и тем же вещам в один и тот же момент и осознание синхронности проявления этого интереса. Отсюда двойственность публики, интересующейся частной жизнью звезд не меньше, чем дебатами политиков, и редко оправдывающей ожидания политических философов и моралистов. Большинство авторов, на которых мы будем ссылаться, в этом убеждать не надо. Пусть успех Хабермаса, переосмыслившего Кантово определение публики, не заслоняет от нас одного важного обстоятельства: за прошедшие два столетия увидело свет немало других толкований понятия «публика», лучше учитывающих его амбивалентность. Со второй половины XVIII века вопрос о публике всегда считался неразрывно связанным с проблемой общественного мнения. Таким образом, вопрос о публике неотделим от теории коммуникации – в том виде, как ее понимал живший через столетие после Иммануила Канта социолог Габриэль Тард, теоретик социальной имитации. Согласно ему, только «ощущение актуальности» – осознание факта, что тебе интересно то же, что и твоим современникам, – и получаемое от этого удовлетворение составляют единство и силу публики, которая определяется автором как «разрозненная группа людей, отделенных друг от друга физически и объединяемых только ментально»[12]. Это единение, осуществляющееся прежде всего через чтение периодической печати, а также через механизмы моды и через литературный успех, основано на эффекте коллективной имитации: отдельные личности влияют друг на друга на расстоянии благодаря присутствующему у них сознанию, что они составляют публику, то есть интересуются одними и теми же вещами в один и тот же момент.

Очевидно, что публичности – если понимать под этим словом процесс постоянного воспроизводства публики с помощью распространения дискурсов и зрительных образов через прессу и другие медиа – изначально присуща амбивалентность. На первый взгляд публичность демократична, ибо противопоставляет себя закрытости, монопольному владению информацией узким кругом лиц, и благоприятствует более широкому и эгалитарному распространению политических идей и произведений культуры. Но в глазах элит она нередко выступает символом вульгарности, ибо ставит под сомнение их стратегию подчеркивания своего культурного превосходства и претензии на исключительную компетентность в делах политики. Публичность подразумевает спорадические и иногда мимолетные коллективные увлечения, кажущиеся иррациональными (вспомним успех бестселлеров, популярность, измеряемую опросами общественного мнения и ими же создаваемую, культ знаменитостей), тогда как на деле они – часть того самого механизма имитации, коллективного самовнушения, который лежит в основе понятия «публика». Публика не просто инстанция, рождающая дискурс, она пронизана эмоциями. Точно так же и публичность – это разом и условие коллективных усилий критики, и орудие рыночного капитализма, и движущая сила массовой культуры. Такая многоуровневая концепция, представляющая альтернативу рационалистической формуле Хабермаса, не дает скатиться к разговорам о потерянном «золотом веке», любимом приеме недалеких критиков; она, напротив, показывает амбивалентную природу публичности.

Рассмотрение феномена знаменитости через призму публичности позволяет выявить его наиболее важные характеристики, которые часто кажутся противоречивыми и требуют пояснений. Как, например, поклонение знаменитостям, приобретающее все более персонализированную и субъективную форму по мере того, как оно распространяется. Чем большую знаменитость приобретает та или иная звезда, тем больше фанаты убеждены, что у них с ней особые, личные отношения. Этот парадокс объясняется характером связей между знаменитостью и механизмами индивидуализации: она одновременно и отрицает их, и стимулирует их работу. Индивид ощущает свою уникальность в тот самый момент, когда растворяется среди публики. Таков парадоксальный принцип всей массовой культуры. Кроме того, объяснения стоит искать в инверсии частного и публичного, типичной для культуры знаменитости. Интерес публики вызывают самые заветные, самые интимные подробности жизни кумира. Его имидж выстраивается так, чтобы выдающиеся качества, поднявшие его на пьедестал, отошли на второй план и он предстал бы чудаковатым, ошибающимся, слабым человеком. В этом одна из глубинных причин возникновения любопытства и эмпатии к звездам. Знаменитость публичной фигуры роднит ее с сильными мира сего, а слабости и недостатки сближают с простыми смертными.