Публикации на портале Rara Avis 2015-2017

Я, кажется, просто двуногое существо без перьев. Можно подумать, что им лучше быть, чем человеком.

19.12.2016

​Есть на Волге утес (о биографии Степана Разина)

…И, конечно же, все вы по вечерам будете петь в вагоне «Стеньку Разина», будете глупо реветь: «И за борт её бросает в надлежащую волну». Мало того, даже иностранцы будут петь: «Вниз по матушке по Волге, сюр нотр мер Вольга, по нашей матери Волге».

Илья Ильф, Евгений Петров. «Золотой теленок».

Чертанов М. Степан Разин. — М.: Молодая гвардия, 2016. — 383 с.

Начать всё это нужно со слов самого автора. А он оговаривается, что для биографа чрезвычайно полезно, когда по поводу той или иной фигуры нет особого высочайшего мнения какого-нибудь авторитета. Это действительно так — скажет что-нибудь в прежние времена Ленин о каком-то историческом лице, и все биографы танцуют от этой печки. Или, например, бросит Пушкин (осторожно, или без большой осторожности) какую-нибудь фразу, и вот она уже лежит посреди мемуарно-биографической дороги, как огромный камень. Не в том дело, что суждение может быть неверным (многие сходились и раньше в том, что Сальери не лил яда в вино), а в том, что мифологический образ побеждает образ биографический.

Степан Разин — настоящий мифологический образ, причём даже совокупность нескольких мифов, и на многих сакральных объектах стоит, как слоны на черепахах, тех, что держат крепление Земного шара в пространстве и во многих человеческих головах. Но этот образ ещё часть огромной мифологической системы, что включает в себя реки и моря, возвышенности и впадины, мотивы человеческих действий, и вообще русскую историю.

Во-первых, это Волга — как ни крути, главная русская мифологическая река.

И сын реки, речной разбойник, вершащий историю на её просторах, а не в столичном дворце, суетливым затягиванием шарфа на чужой шее или ударами в висок властелина — это образ, от которого некуда деться, и которому нечего противопоставить.

Во-вторых, это казак, человек храбрый. Но есть храбрость государева человека, а есть храбрость разбойника.

Советская власть, копаясь в прошлом, часто рассуждала совершенно крестьянским способом: тот, кто был неприятен неприятелю, автоматически становился другом. Поэтому сколько-нибудь организованные разбойники, несмотря на легендарное или же точно описанное душегубство, превращались в героев, а уж если они вели бои с регулярными войсками, то в них видели предтеч революционного движения.

В-третьих, всякий разбойник — это почти всегда романтическая история, и — всегда история с сокровищем.

Пятая глава книги Чертанова — «Ищите женщину» — специально разбирает образ «и за борт её бросает в набежавшую волну». Марина Цветаева, русский фольклор, записи Садовникова, сказки, легенды и предания Жигулей, Костомаров, ссылающийся на народное предание. История княжны рассказывается по голландцу Стрейсу и по шведскоподданному Фабрициусу, по вестфальцу Кемпферу.

С одной стороны, это полезный обзор источников, но, что куда интереснее, всё это переходит в обзор разновидностей мифа о княжне.

То есть, ни одного чёткого свидетельства о гибели княжны нет, и, судя по всему, это вымысел. Остальное тонет в тумане мифа — мог зарезать, а мог и утопить, но мог не делать ни того, ни другого.

Более того, в записях Немировича-Данченко[184] есть точно такая же легенда, только о Ермаке.

Однако тут же представляется суждение о том, что легенда о Ермаке и татарской царевне Алмаз — более поздняя, хотя тот жил раньше, и как раз отражение легенды о персидской княжне.

И снова череда художественных образов — Пушкин, превращающий пленную черкешенку в персиянку, Каменский с гуслями, Шукшин, у которого казаки мечтают уничтожить иностранку, да только Разин сам избавляется от неё… И ещё десяток авторов.

Причём в этой истории разные романисты видят разное — одним ближе безумное буйство силы, которое они не то, чтобы порицают, но относятся к нему без особой радости, другие впадают в священный трепет перед чудными порывами русской женщины, третьи и вовсе выстраивают оправдательный элемент: Разин у них хочет вернуть девушку отцу, но тут узнаёт об истязаниях русских в плену и кричит: «Топи! Топи, не жалей!»…

Это — то личная жертва, то жертва Волге-матери, то жертва боевой дружбе в знак уважения общего дела. Одним словом, красавица становится обобщённой жертвой.

Точно так же, как сокровище Разина становится обобщённым сокровищем, зарытым вообще — то есть везде.

Есть и дополнительное «в-четвёртых», что присутствует в книге Черкасова о Разине. То, как мало отделяет разбой от бунта.