Публикации на портале Rara Avis 2015-2017

Потом явились милицейские люди, осмотрели заводское творчество, и постановили, что это — оружие.

Милицейские люди велели, поэтому выбить на каждом мече номер, как положено это делать на всякой боевой стали.

Что и было сделано.

После этого к мечам все охладели.

Так и лежали они в недрах милицейского склада несколько лет.

Дальнейшая их история мне неизвестна.

Хочется верить, что они не пропали даром.

Может, именно с одним из них, завёрнутым в дерюгу, шагает через трамвайные пути престарелая толкинистка.

18.04.2016

​Звёздный мост (о конвенте в Харькове)

Харьковский пляж, мои неутомимые загорелые до черноты друзья-хулиганы и спортсмены одновременно, летающий без конца мяч, стройные девушки, которые играли очень плохо обычно, но их присутствие воодушевляло молодых самцов, заставляя их проделывать невероятные трюки и пируэты. Правда, тогда все участники сцены были куда моложе, их было очень много, был ещё задний фон у сцены, тоже заполненный знакомыми и полузнакомыми людьми, и главное — не было чувства щемящей грусти.

Эдуард Лимонов. «Это я, Эдичка».

«Звёздный мост» был изобретением харьковчан.

Место ему было назначено в сентябрьском отделе календаря.

Меня в первый раз позвали в Харьков в то время, когда Конвент только родился.

Всё было мило, по-домашнему, и было понятно, что стиль времяпровождения ещё не выбран.

Тогда, весёлым сентябрём 1999 года в Москве стояла жара, в сентябре на дачах завязались яблони, а кое-где и зацвела клубника. В южном Харькове жизнь казалась прохладнее.

Я был тогда человек возвышенный и ко многим вещам относился с излишней серьёзностью. В том числе, и к фантастике. Я ходил и всё изучал.

Хоть Харьков был город большой, но на самом деле на его карте бьётся только жилка Сумской.

Сумская казалась мне Тверской, Невским проспектом, Крещатиком этого города. Шаг вправо, шаг влево и вступишь в совсем другие, тихие кварталы или скатишься к реке, где висит во дворе освежёванная туша барана и суетятся вокруг неё какие-то суровые восточные люди. Пройдёшь дальше — вступишь в те кварталы, где резал себе вены подросток Савенко.

Резал, а потом возвращался на Сумскую исполнять обязанности книгоноши.

Один раз со мной был ещё влюбчивый приятель. Он влюблялся во всё — в окрестных девушек, девушек местных и привозных, влюблялся в такс, кошек и голубей.

Влюблялся в мутностоящих людей, пола которых он не мог разобрать. Такое у него было призвание.

А я, собственно, неизвестно зачем туда ездил — разве по ночам с друзьями двигал армию Манштейна по Крыму и сосредотачивал войска Южного фронта на Керченском полуострове.

В иностранном городе было хорошо и без фантастов.

Шелестели по базарам гривны, рычали механические чудовища на заводе имени Малышева.

Жизнь кипела, и лето не кончалось.

Как-то я жил там близ улицы Отокара Яроша, там где скрипит кабинками канатная дорога.

Ночью мне приснился этот Ярош, превратившийся в Одоакра. В день освобождения города Харькова Одоакр со своим батальоном имени Людвига Свободы вступил в Рим и низложил императора Ромула Августула.

Настоящего Отакара Яроша убили в сорок третьем, на Воронежском фронте — он был одним из первых убитых в чехословацком тогда ещё не корпусе, а батальоне.

Киевляне показывали мне свою игру по мотивам «Вия». Очень мне понравилась концовка: я всегда думал, что Хоме Бруту нужно дать шанс выжить.

Все были молоды, и не думали о смерти — а о войне уж и подавно.

Шутки с языком казались безобидными.

Тогда я работал в одной газете. И как-то моего коллегу Ваню Синдерюшкина тоже пригласили на фестиваль фантастики в уже отделившуюся Украину.

Товарищ мой чрезвычайно возбудился и обрадовался — мало того, что он поехал туда как почётный гость, так ещё и командировочные расходы должны были ему оплачивать из расчёта командировки за границу, то есть — по двадцать пять долларов в день.

Это всё его радовало ровно до того момента, пока он не вернулся.

Ваня пошёл в бухгалтерию, где с него потребовали командировочное удостоверение. «Позвольте, — возмутился он. — Так ведь заграничные командировки безо всяких удостоверений оплачиваются». «Это верно, — отвечали ему. — А предъявите загранпаспорт со штампом пересечения границы».

Синдерюшкин прикусил язык — он действительно пытался поставить печать себе в паспорт, да пограничников никаких не было. Зашёл в купе ночью какой-то таможенник, да был он такой пьяный, что осталось непонятно, какой страны он был.

Синдерюшкина, как Тургенева из байки, прошиб холодный пот, понял он, что за эту командировку вовек не расплатится.