Публикации на портале Rara Avis 2015-2017

Твой собеседник всегда ищет рационального объяснения — вот отправился человек в путешествие на байдарке, так вернётся в город с накачанными мускулами. Поедет человек в Африку или на берег турецкий, так вернётся загорелый и с ковром подмышкой. Если загар всё же вещь для здоровья сомнительная, то к ковру какие могут быть претензии? Ковёр — вещь объективная и основательная.

Советский туризм — явление особое и удивительно интересное.

Его история начинается в двадцатые, когда туризмов было, собственно, два.

В одном случае это отдушина в трудной работе, возможность отъедаться если не на «всесоюзной здравнице», то в бывшей барской усадьбе. Две недели не ходить на работу, греться на солнышке.

В другом случае — быть готовым к труду и обороне, совершить марш-бросок с рюкзаками по пересечённой местности, а то и залезть на горный перевал, где будущий враг свой автомат готовит к бою.

Это было поклонение богам Осоавиахим и Досааф.

Альпинизм при Крыленко был вовсе не тот, что при Рэме Хохлове — если кто из незнакомых с кошками и ледорубами помнит, о чём это.

Потом произошёл поворот: вокруг туризма выросли инфраструктуры — палаточный отдых с пикниками.

Палаточные путешествия были ещё связаны с тем, что тебя без штампа в паспорте не поселят в гостиничном номере вместе с твоей женщиной.

А вот лес принимает всех.

Да, собственно, во многих городах и так-то в гостиницу было поселиться сложно — не было мест в этих немногочисленных гостиницах.

Одна сторона эволюции — заграничный туризм, производящий двадцать миллионов фотографий на «Одноклассниках», которые называются «Я на фоне эйфелевой башни» и тридцать миллионов — «Я на фоне египетских пирамид».

Другая — путешествие по-настоящему сложное, включающее в себя сплав по горным рекам, восхождения и спелеологические приключения.

Новая техника особенно заметна — если раньше интеллигентный человек заказывал инструментарий за бутылку водки на оборонном заводе, то теперь всё это продаётся в соседнем магазине (да и водка как валюта подешевела). Пришли новые материалы, средства связи и спасения. Вместе с тем изменилась и география — во многих традиционных регионах горного туризма стреляют.

Есть очень важный (и как всегда, страшный) вопрос — «Зачем?».

В двадцать лет он не вызывал во мне страхов. Мне казалось, что перемещение в пространстве самоценно. Но жизнь стала подтачивать эту уверенность.

Нет, есть люди, для которых это часть службы — тут вопросов нет. А вот в прочих специальностях — это вопрос. Вопросы «Зачем?» и «Что остаётся от нашего путешествия?» — вопросы оттого страшные, что ответы на них могут оказаться неприятными.

Уже придуманы ответы-затычки типа «Встряхнуться», «Отдохнуть», и подобные им — но они не решают ничего, это — отговорки.

Я-то как раз верил многим людям, говорившим, что они получали беспримесное удовольствие в пути, отчего же не верить. Другие путешествуют для поправления здоровья, и раньше это было распространено: «Мой рецепт юному Джекки — год путешествия по морю, — сказал Холмс, поднимаясь со стула»[96].

Третьи путешествуют за казённый счёт, рассматривая туризм конференций и семинаров как приварок к зарплате.

Нет ли тут иллюзии? Не бьёшься ли ты с давно умершим миром, чтобы доказать ему — ты можешь двигаться? Он и сам умер, а ты ему хочешь что-то доказать?

Путешествие вообще хорошо сравнивать с сексом — и то и другое прекрасно, но ими часто занимаются не по велению сердца, а от скуки или для того, чтобы хорошо выглядеть в чьих-то глазах.

Вся человеческая жизнь пронизана разговорами о сексуальном, потому что секс — идеальный индикатор успеха. Если ты молод и здоров, если ты богат и хитер (тут бы надо убежать в рассуждениях от наукообразия слова «гендер») — то всё это доказывается, демонстрируется в сексуальной жизни. А не сходится один человек с другим в постельной схватке, не сочиняет животное о двух спинах — что-то тут не так: страшная болезнь, психологические проблемы или человек просто валяется под забором пьяный.

Кто захочет пьяного под забором? Кто хочет быть пьяным под забором?

Это как в старом анекдоте про еврейского сына, что экономил на телеграммах и кричал из поезда отцу, стоящему на платформе: «Папа, ты какаешь?». И был прав, потому что через утвердительный ответ узнавал не только о пищеварении, но и о благосостоянии.

То же самое с туризмом: много лет назад советский человек, что побывал за границей, демонстрировал это не только через воспоминания и даже не через купленные там вещи или отоваренные здесь чеки «Берёзки». Это значило, что он был выездным, что он был абсолютно социализирован, он был успешен и как бы половой гигант в социальном смысле. И чем дальше его пустили: в Улан-Батор, Будапешт, Белград или Париж, — всё что-то означало.

Сначала все ездили в Турцию, потом в Египет, затем на Кипр. Следом настала пора Европы, затем подвалила экзотика с непроизносимыми названиями. Сейчас в приличном обществе нельзя признаться в путешествии в Анталью: на тебя посмотрят как на неудачника, что делил описанное море с бухгалтершами из Торжка.