Пучина Сирены

День уже клонился к вечеру, когда корабль проплыл над горным хребтом и оказался в тени мертвой половины расколотого исполинского древа. Ветер крепчал, а серые тучи на горизонте грозили пролиться дождем, но вокруг Опаловой Ночи кипела жизнь. В прошлый раз Лун такого не видел. Арборы вышли на посадочную площадку и вскарабкались на ветви упавшей половины древа. В воздухе порхало столько воинов, что Звону стало трудно вести между ними корабль.

Когда они подошли ближе, Лун увидел Делина, окруженного членами его экипажа. Островитяне стояли на посадочной площадке рядом с пожилыми арборами и яростно махали вернувшимся раксура. Лун принял крылатый облик, перепрыгнул через борт и, расправив крылья, подлетел к ним.

Делин широко раскинул руки в приветствии.

– Ты жив! Как же я этому рад!

Желая поскорее разделаться с дурными новостями, Лун проговорил:

– Я тоже рад, что ты жив. Мы продырявили днище твоего корабля.

Звон приземлился за ним и прибавил:

– А еще сожгли все ламповое масло. И огненные заряды для твоей трубки тоже все сгорели.

Делин улыбнулся.

– Кажется, вам есть что мне рассказать.

* * *

На ночь Нефрите и воинам предложили расположиться в лучших гостевых опочивальнях, рядом с комнатами, где разместили Делина и островитян.

Корню уже стало намного лучше, но Песня почти все время спала. Для них приготовили постели из шкур и одеял на полу, и Лун сам перенес туда Песню. Раны на горле молодой воительницы уже побелели и зарубцевались, но синяки с кожи еще не сошли, отчего грудь и горло казались зеленовато-черными, а не темно-бронзовыми. Проснувшись, Песня заморгала, испугалась и схватила Луна за ворот рубахи. Но через секунду она узнала его, расслабилась, и уткнулась лицом в сгиб локтя. У Луна от этого сжалось сердце, и он вспомнил, как же сильно скучает по Стуже, Шипу, Горькому и другим детям.

Когда все устроились, Нефрита сказала ему:

– Увидимся утром.

– Ты куда-то идешь? – удивленно спросил он.

– Ты идешь в свою опочивальню, – ответила Нефрита. – Я не знаю, пытается твоя мать меня испытать или нет, но если это так, то я не хочу оплошать. – Она легонько куснула его за шею. – А теперь иди.

Утес пошел вместе с ним, и, когда они дошли до чертога, Лун увидел, что туда вернулись молодые консорты из рода Малахиты, потомки ее давно усопшей королевы-сестры. Они сидели в опочивальне Сумрака, а когда Лун зашел, чтобы проведать брата, все уставились на него, выпучив любопытные, восхищенные глаза. Впрочем, неудивительно, ведь Сумрак только начал рассказывать, как Лун вместе со Звоном и Лозой распорол окно в подводном городе.

Во временной опочивальне Луна ничего не изменилось, разве что Малахита прислала еще больше одежды. Похоже, он улетит из Опаловой Ночи уже не с одним полупустым мешком. Лун порадовался, что оставил диск из слоновой кости, который принадлежал его отцу, здесь. Во время их приключений он много раз мог его потерять. Теперь же он надел украшение себе на шею.

Утес посмотрел на Луна, но ничего не сказал. Когда они улеглись спать, праотец произнес:

– Как же хочется домой.

Лун растянулся на шкурах.

– Надеюсь, пока нас не было, там ничего не случилось.

Утес негромко зарычал.

– Я сказал то же самое, когда возвращался на этом проклятущем корабле.

– Я ни в чем не виноват, – заметил Лун.

Утес презрительно фыркнул.

Позже Лун проснулся, чувствуя, что спал совсем недолго. В воздухе звенела мелодия; высокие и низкие ноты переливались, и целый хор разных голосов сплетался в единую гармонию. Двор Опаловой Ночи пел.

Лун выскользнул из кровати, обошел Утеса и подступил к дверному проему.

Мелодия не разносилась эхом по колонии, а заполняла все пространство, как вода, налитая в миску. Сам не зная как, Лун понял, что она доносится из центрального колодца.

Пройдя по коридору, он приблизился к двери, которая выходила к водопаду и бассейну. Там он остановился и прислонился к стене, оставаясь к тени.

В колодце было оживленно; свет, лившийся из окон, блестел на чешуе и коже множества раксура. Здесь собрался весь двор Опаловой Ночи; они сидели на террасах и на камнях у воды, липли к стенам. Пели.

Впервые песня не показалась Луну пугающе чужой, словно нечто постороннее пытается проникнуть к нему в голову. Она была теплой, душевной и правильной. Он мог различить в хоре отдельные голоса, хотя в Тумане Индиго у него это никогда не получалось. Он слышал Селадонну, Ониксу, Умбру. Рядом с Луном пел Сумрак, сидевший у окна своей опочивальни вместе с другими консортами. Лун отличал голоса арборов, слышал Пушинку и Лозу. А голос Малахиты сплетался со всеми остальными, поддерживал их, как ствол поддерживает ветви древа.

Лун прислонился затылком к стене, закрыл глаза и подумал: «Ладно, теперь я понимаю». А затем присоединился к хору.

* * *

Они провели в Опаловой Ночи почти целый месяц.