Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

– Здравствуй, всероссийский наследник Павел Петрович, – произносил самозванец, и притом всегда высказывал опасение за будущую судьбу цесаревича. – Жаль мне Павла Петровича, – говорил он, – как бы-де его окаянные злодеи не извели.

Самозванец старался убедить толпу, что князь Григорий Орлов ищет случая похитить Павла Петровича, хочет жениться на государыне и вступить на престол. Обещая истребить всех Орловых, Пугачев иногда, под пьяную руку, высказывал планы будущих своих действий. Планы и предположения эти были весьма шатки, неопределенны и противоречивы: то он говорил, что царствовать не желает и хлопочет только в пользу Павла Петровича, то высказывал, что сам вступит на престол и «благодетельствует своих подданных»[805].

– Надобно, однако же, прежде всего взять Оренбург, – замечал Пугачев, – а там будет другое дело. Пойду на Казань, оттуда в Москву, приму там царство и буду писать великому князю, чтобы ко мне приехал. Если государыня меня встретит без брани, с честью, то ее тогда прощу и [отпущу] куда похочет в свою ли прежнюю землю ехать или в монастырь Бога молить о своих грехах. Бог судья тетушке Елизавете Петровне, она меня молода женила, и оттого я спознал чужую сторону и был в такой бедности!

Желая польстить яицким казакам, Пугачев говорил, что уничтожит Петербург и сделает Яицкий городок своей столицей, что велит «держать всем старую веру», запретит брить бороды и носить немецкое платье, «и будут, – говорил он, – все ходить в казачьем платье». С приближенными императрицы самозванец обещал поступить очень строго и беспощадно, так как, по его словам, они одни были причиной его скитальческой жизни.

– Я, – говорил Пугачев, – с церквей велел кресты снять те, которые сделаны крыжем, как на кирках бывает, а вместо их поставить настоящие кресты, как божественное писание повелевает, а бояре взвели на меня, будто я церкви обращал в кирки, чего у меня и в мыслях не бывало. Главная причина вот чем я им был не люб: многие молодые люди из бояр и середовичи [средних лет], бывало, еще при тетушке Елизавете Петровне, а потом и при мне, годные бы еще служить, взяв чин, пойдут в отставку, живут себе в деревне и разоряют бедных крестьян. Я стал таковых принуждать к службе и хотел отнять у них деревни, чтоб они служили на одном жалованье, а судей, которые дела судят неправедно и притесняют народ, наказывал и смерти хотел предавать. Вот за это и стали они копать подо мной яму, и когда я поехал по Неве-реке гулять в шлюпке, то они тут меня и заарестовали, показали на меня небылицу и заставили меня странствовать по свету, и где только я не был и какой нужды не претерпел!.. Да что об этом говорить много, вам самим вестимо; помните, как вы меня обрели: рубашка на мне гроша не стоила. Теперь, утвердясь на царстве, буду стараться, чтобы все было порядочно и народ отягощен не был. От дворян лучше все деревни отнять и определить им жалованье, хотя бы и большое. Вас же, яицких казаков, буду жаловать всякой вольностью и деньгами. Учредив так все порядочно, пойду воевать в другие земли – я ведь служивый человек, мне на одном месте не усидеть. Пойдем мы воевать по всем государствам, и мне во всем будет удача.

Так говорил Пугачев, стараясь возбудить к себе сочувствие, польстить самолюбию присутствующих и убедить их в том, что он истинный государь Петр Федорович. Те яицкие казаки, которые знали истинное происхождение Пугачева, старались помочь самозванцу и установили, чтобы все пленные солдаты при приближении Пугачева сами без приказания становились на колени и через то «многим мужикам делали уверение, что он подлинно царь»[806].

– Вот, други мои, – говорил в таких случаях Пугачев окружающей его толпе, – эти господа служивые несколько раз видели меня, когда я царствовал, а потому и вы, мужики, должны увериться, что я есть подлинный царь, а не самозванец.

Солдатам дарили платье, деньги, лошадей, а толпа верила словам Пугачева, потому что хотелось верить, потому что будущее казалось лучше прошлого. Когда в начале блокады Оренбурга мятежники захватили шедшую из Петербурга почту и нашли в ней манифест императрицы, то Пугачев приказал прочесть его пред всем народом.

– Смотрите, пожалуй, – сказал он, – как они меня называют – Емельяном Пугачевым! Добро-де, до времени терпеть буду, а потом все узнают, что я истинный государь.

В другой раз, когда из крепости кричали, что он самозванец, Пугачев показывал вид, что на это не сердится.

– Что на них пенять! – говорил он. – Они, бедные, обмануты и почитают меня мертвым.

В Бердинской слободе жили праздно и весело. Это был вертеп разврата, пьянства и буйства всякого рода, Пугачев имел пять наложниц, в числе коих была и жена покойного Харлова, впоследствии повешенная по приказанию самого же Пугачева. Остальные – жены и дочери офицеров, захваченные по крепостям, были отданы на поругание сообщникам самозванца.