Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

Почти ежедневные казни составляли общественное зрелище, и трупами несчастных были завалены все овраги, где мертвые тела валялись полураздетыми, нагими и не зарытыми в землю. Иногда Пугачев сам присутствовал при казнях и тогда выходил или выезжал из своего дворца в сопровождении своей гвардии. От нечего делать в Берде устраивались скачки, стрельба в цель или смотрели на пляску двух медведей, приведенных в подарок самозванцу заводскими мужиками. Будучи хорошим стрелком, Пугачев часто забавлялся стрельбой, пробивал кольчугу, набитую сеном, или на всем скаку попадал в шапку, поднятую на копьях[807]. Присутствуя на скачках, самозванец высматривал лучших скакунов, отбирал их у своих сообщников и отправлял на свою конюшню, чтоб иметь в запасе на случай бегства. Мысль о возможности бегства не покидала самозванца, и он никогда не выезжал иначе как имея за собой пять или шесть хороших заводных лошадей. Отправляясь под Оренбург, Пугачев всегда переодевался в самое простое платье, чтоб его не узнали, и держался в стороне от выстрелов [808].

Такова была обстановка в лагере самозванца, когда Перфильев и его спутники приехали в Берду. Перфильев тотчас же отправился к атаману Овчинникову.

– Зачем приехал? – спросил хозяин вошедшего гостя.

– Служить государю, – отвечал тот.

– Ты не сам приехал, а прислан, конечно, из Петербурга зачем ни есть, но неспроста.

– Будучи в Петербурге, я услышал про проявившегося здесь государя, бежал оттуда с тем, чтобы поступить к нему на службу.

– А как же ты, – спрашивал вкрадчиво Овчинников, – ушел оттуда, не окончив нашего войскового дела?

– Да нечего уже там поклоны-то терять, – отвечал Перфильев. – Ведь сам знаешь, что не скоро дождешься конца. Прослышав, что здесь государь, я рассудил, что лучше у него милости просить.

Последние слова возбудили в Овчинникове еще большее подозрение относительно приезда Перфильева. Какие милости просить будет, когда милости уже пожалованы государем войску? Кто уполномочивал его быть здесь ходатаем? Это такие вопросы, на которые и сам Перфильев не мог ответить. Он видел, что Овчинников не верит его словам, что его допрашивают, в нем сомневаются, и тогда он решился во всем признаться откровенно.

– Я прислан от графа Орлова, – говорил Перфильев, – вас, казаков, уговаривать, чтобы вы отстали от самозванца и его связали. Если казаки это сделают, то государыня обещает не только прощение, но и милость такую, чтоб остаться нам при старых обрядах.

– Слушай, Афанасий! Коли бы ты не был мне знаком, – говорил на это Овчинников, – и я бы тебя не любил, то тотчас бы сказал государю. Но мне жаль тебя; плюнь ты на все это и служи нашему батюшке верно. Он нам оказал уже милости: пожаловал нас водами и сенокосами, крестом и бородой и обещает нам еще жалованье – чего же больше. Он точный государь Петр III, мы довольно в сем уверены. Вольно же им называть его Пугачевым, пусть называют как хотят. Они скрывают прямое его название от простых людей, а на обещание их смотреть нечего, довольно мы от них потерпели. Теперь мы сами все в своих руках иметь будем; теперь, брат, мы сами резолюции делаем. Полно, перестань и не моги ты никому об этом [о поручении] сказывать; служи верно государю и скажи ему прямо, зачем сюда прислан.

В тот же день Овчинников представил приехавшего самозванцу.

«Коль скоро взглянул на злодея, – показывал впоследствии Перфильев, – то в сердце кольнуло, что не государь он, а какой ни есть простой мужик, однако ж поклонился злодею в ноги».

– Откуда ты? – спросил Пугачев.

– Из Петербурга, – отвечал Перфильев.

– Зачем ты был в Петербурге?

– Я, батюшка, для войсковой просьбы туда ездил, да не дождавшись резолюции, прослыша про ваше величество, что вы здесь, оставя просьбу свою, бежал сюда к вам и хочу служить вашему величеству верою и правдою.

– Полно, так ли, – заметил Пугачев, – не шпионничать ли пришел и не подослали ли тебя меня извести?

– Нет, ваше величество, я, право, отнюдь против вас не имею никакого злого намерения, сохрани меня Господи! А приехал, чтоб усердно вам служить.

– Ну, когда это правда, так служи мне, как и другие ваши казаки служат, и я тебя не оставлю.

По возвращении Перфильева Овчинников спрашивал его: сказал ли он Пугачеву, зачем прислан.

– Нет, не сказал.

– Так поди же скажи, а то как проведает помимо меня, тебе хуже будет.

На другой день Перфильев опять отправился к самозванцу.

– Что скажешь? – спросил Пугачев.

– Виноват я пред вами, – говорил Перфильев, кланяясь в ноги, – что вчера вам правды не сказал и от вас ее утаил.

– Бог простит, коли винишься, но скажи, что от меня утаил?

– Я был в Петербурге, и оттуда государыня послала меня на Яик и велела все яицкое войско уговаривать, чтоб оно от тебя отстало, пришло бы в повиновение ее величеству, а тебя бы связали и привезли в Петербург.

– Ну вот, ведь я угадал вчера, что ты прислан со злым намерением, – сказал самозванец. – Но я не боюсь ничего и думаю, что мне никто дурного не сделает.