Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

Еще задолго до приезда Кара жители Казани находились в большом страхе, и «вестей у нас, кроме худых, иных нет, – писал Платон Любарский Н.Н. Бантыш-Каменскому[820], – и народ в крайнем смущении, как во тьме находится». По городу ходили самые нелепые и преувеличенные слухи об успехах Пугачева и об опасности, угрожающей населению. 3 ноября преосвященный Вениамин получил вышеприведенное нами письмо императрицы и тотчас поручил Платону Любарскому составить увещание к народу. 4 ноября оно было уже написано и разослано во все места епархии[821].

Напомнив о бедственных для России временах Гришки Отрепьева и Стеньки Разина, преосвященный Вениамин в послании к своей пастве убеждал население, что Пугачев есть самозванец и похититель чужого имени. Находясь в Петербурге[822], будучи очевидцем и участником при погребении императора Петра III, казанский архиепископ писал своей пастве, что тело покойного императора было при нем привезено на утренней заре в Александро-Невский монастырь, стояло в тех самых покоях, где жил преосвященный, и что на его глазах приходили к покойному для отдания христианского долга вельможи и люди всех званий. Преосвященный Вениамин свидетельствовал, что в сопровождении многочисленной толпы народа тело императора Петра III перенесено из его покоев в церковь, там отпето и самим им запечатлено земной перстью.

Архиепископ казанский просил своих духовных детей не верить никаким разглашениям. «Твердитесь разумом, – писал он в своем послании, – бодрствуйте в вере, стойте непоколебимо при присяге, яко и смертью запечатлети вам любовь и покорение к высочайшей власти. Мужайтесь против всех ратоборцев, льстецов и нарушителей общие тишины и благоденствия, утверждайтесь и утверждайте в благодушном повиновении, Господа ради, аще ли монархине яко законной преобладающей, аще ли князем, яко от нее посланным…

Препоясаша чресла ваша истиной, примите в защищение правды вся оружия Божия, яко возмощи вам противу кознем дьявольским, противу нарушителей веры и преданий церковных, противу хулителей чести и похитителей власти царской; словом, противу всех безумных свободолюбцев, покой души и жизни вашей, також чин государственный дерзостно возмущающих».

В это время никаких достоверных известий из Оренбурга не было, а слышно только было, что генералы Кар и Фрейман с отрядом стояли во ста верстах от самозванца, который, гуляя свободно между Оренбургом и Сакмарским городком, вовсе не опасался приближения правительственных войск.

«Удивления достойно, – прибавлял Платон Любарский, – что злодей свободно фуражирует, заводы и селения грабит, из заводских крестьян шайку свою приумножает, плевелы в околичностях не без успеха рассевает. С нашей же стороны доселе ни препятствия, ни поиску, ни поимки для получения о состоянии его толпы известия не учинено. Из Ставрополя уведомляют, что отправленные в сикурс нашим калмыки вреда окольным селениям причинили и причиняют много».

Казанский губернатор все еще находился в Кичуевском фельдшанце и распоряжался ничтожным отрядом майора Астафьева, разбросанным по постам небольшими частями. «У прикрытия границ казанских, – писал Платон Любарский[823], – принял команду здешний обер-комендант Лецкий; в его распоряжении состоят закамские дворяне с дворовыми своими людьми, экономические, дворцовые и ясашные крестьяне, чуваши, черемисы и прочая мордва, вооруженные луками, рогатинами, ножами, топорами и проч.».

Это ополчение не внушало к себе особого доверия, а других войск в Казани не было. Город был наполнен конфедератами, возвращаемыми из Сибири; в нем было до 2 тысяч колодников и ожидалось еще 700 человек из Москвы. Прибытие этой партии крайне затрудняло губернское начальство, тем более что по случаю прекращения сообщений в ближайших к Казани селениях было уже размещено до 4 тысяч человек, назначенных для отправления в Сибирь на поселение. Все это были люди, ожидавшие только случая перейти на сторону Пугачева и радовавшиеся каждому успеху его сообщников. Для присмотра за ними в Казани оставалось лишь несколько дряхлых и раненых солдат, да и те несли караульную службу почти бессменно.

Находясь в таком положении, жители Казани узнали сначала о неудаче, постигшей Кара, а затем, в половине ноября, было получено сведение, что более трехсот яицких казаков и калмыков с двумя орудиями появились на Самарской линии, захватили команду в 60 человек с двумя офицерами и направились к Бузулукской крепости, с целью ворваться в места более населенные и склонить жителей к восстанию [824]. Таким образом, опасность стала угрожать и Казанской губернии. В Казань возвратился генерал-поручик фон Брандт; а почти вслед за ним приехал и генерал-майор Кар. Толки в городе усилились и были не в пользу правительства.