На груди на левой стороне было два пятна от заросших ран да на правой одно. Знаки эти подействовали на казаков, а Мясникова «такой страх обуял, что ноги и руки затряслись». Один только Зарубин сохранил сомнение. «Видя Пугачева, – показывал он впоследствии, – думал я и рассуждал сам с собой, что ему государем быть нельзя, а какой-нибудь простой человек, а притом замечал на нем приметы, сказанные от Харчева, то хотя и находил оные по словам сходными, но думал, что это только потому, что Харчеву он, конечно, знаком». Сомнение Зарубина было настолько сильно, что он решился в присутствии Пугачева разъяснить себе недоразумение.
– Как же на нем платье казацкое? – спрашивал Зарубин Караваева. – Он с бородой и острижен по-казацки.
– Он нарочно так себя прикрывает, – отвечал, улыбаясь, Караваев, – чтоб его не признали; нарочно и бороду отрастил.
Ободренный словами Караваева, Пугачев решился выдержать свою роль до конца.
– Так вот, други мои, – говорил он, – видывали ли вы когда-нибудь знаки на простых людях?
– Нет, надежа-государь, не видывали, – отвечали казаки.
– А вот примечайте, друзья мои, как царей узнают, – говорил Пугачев, отодвигая волосы на левом виске.
Казаки заметили на указанном месте как бы пятно от золотухи, но какой был именно знак, разглядеть не могли.
– Что это там, батюшка, – спрашивал Шигаев, раздвигая волосы Пугачева, – орел, что ли?
– Нет, друг мой, – отвечал Пугачев, – это царский герб.
– Все цари с таким знаком родятся или это после Божиим изволением делается?
– Не ваше это дело, мои други, простым людям этого ведать не подобает.
После этих слов казаки все как бы оробели и не посмели более никаких вопросов ему делать.
– Теперь верим, – говорили они, – и признаем в вас великого государя Петра Федоровича.
– Ну, когда признаете меня за государя, так обещайтесь за все Яицкое войско мне не изменять и никому в руки живого не отдавать. Напротив того, и я дам клятву любить вас и жаловать. Сберегите меня, детушки. Если Господь допустит меня в свое место (на царство), так я вас не забуду и буду жаловать как первые монархи. Я сам вижу, что вы, бедные, обижены и разорены, потерпите до времени.
– Хотя мы все, казаки, пропадем, – отвечал Шигаев, – но вас, батюшка, не выдадим, а буде не удастся, так выведем тебя на степь и пустим, а в руки не отдадим.
– Ну, друзья, не забудьте же своего слова и будьте мне верны.
– Надейтесь на нас, батюшка, крепко, – говорили казаки, – мы вас не выдадим.
– Теперь мне надобно двоих из вас послать в городок для приготовления хорунгов (знамен) и для меня одежи, а двое останьтесь при мне и сберегите меня до времени в безопасном месте.
Пугачев избрал для посылки в городок Пику и Мясникова, как людей проворных.
– Мне, надежа-государь, Яицкое войско не поверит, – говорил Пика, – нечего таиться, надо правду сказать, я у войска причинный человек, не один раз сечен, а позвольте послать лучше Шигаева и Караваева, им войско поверит; а я, батюшка, возьму тебя на свои руки, и не опасайтесь ничего, я все здешние места знаю. Ведь я сюда для того приехал, чтобы за тобой следовать.
Шигаев также отказывался от приготовления знамен и предлагал взять самозванца на свои руки.
– Я, надежа-государь, сохраню вас в своем зимовье, – говорил он.
– К тебе на хутор много людей ездит, – заметил Пика, – так того и смотри опознают, а лучше я возьму его на свои руки.
Пугачев, так опасавшийся многолюдства, тотчас же принял сторону Зарубина.
– Нет, чадо мое, – сказал он Шигаеву, – поезжай-ка ты с Караваевым в городок и исправьте все, что я говорил, а Пику и Мясникова я оставлю при себе, они повестят вас о месте, куда войску собираться.
Шигаев принужден был повиноваться.
– Возьми хоть ты, – сказал он Чике, – все равно, только надо сберечь… Куда же вы повезете его?
– У нас уже место приготовлено, – отвечал Чика и, обратившись к Пугачеву, спросил: – Есть ли у него лошадь?
– Лошадь-то есть, – отвечал Пугачев, – да не ходит под седлом.
– Как ей не ходить, у нас пойдет.
– У меня и седла-то нет.
– Так дай ты мне свое седло, – говорил Чика, обратившись к Шигаеву, – я привезу его тебе домой.
Шигаев дал седло, и Пугачев с первыми пособниками разошлись в разные стороны: Шигаев и Караваев поехали в Яицкий городок, а Пугачев, Зарубин (Чика), Мясников и Чучков пошли в умет, где самозванец приказал Чуйкову запрячь Еремину лошадь и вместе с двумя его товарищами крестьянами ехать следом за Шигаевым и Караваевым и пробираться на Узени.
– Вам уже не место здесь оставаться, – говорил Пугачев, – теперь того и смотри что из Мечетной слободы нагрянет сюда команда.
Чтоб избежать погони, самозванец приказал малолетнему племяннику Ереминой Курицы взлезть на сарай и смотреть, не покажется ли вдали какая команда, но в степи никого не было видно, и временные обитатели умета спокойно собрались в путь, забрали большую часть имущества Ереминой Курицы и, оставив на произвол судьбы малолетнего племянника уметчика, уехали по дороге к Яицкому городку. Впереди всех ехали Караваев с Шигаевым, за ними Чучков с товарищами, а далеко назади верхом Пугачев, Чика и Мясников.