Отъехав на довольно значительное расстояние от Талового умета, Караваев и Шигаев заметили вдали по дороге небольшую казачью команду, человек в двенадцать, ехавшую им навстречу. Они тотчас же остановились, выпрягли лошадь из телеги и пустили ее на траву, а сами под видом охотников стали ползать по земле, как будто за сайгаками, которые тогда стадами ходили по степи.
– Ба! Караваев, и ты ныне в гулебщиках (охотниках)! – кричали казаки, поравнявшись с ними.
– Как же, – отвечал Караваев, – и мне ведь дичинки хочется. А вы куда собрались?
– Мы едем в Малыковку, сказывают, что там нашего казака захватили, так комендант послал нас за ним.
Оглянувшись назад вслед за проехавшими казаками, Чуйков не заметил уже на дороге ни Пугачева, ни его двух спутников. Избегая встречи, они повернули в степь и направились прямо на казачий умет, где к вечеру собрались Караваев, Шигаев и Чуйков с товарищами. Покормив немного лошадей и поужинав вместе, Шигаев с Караваевым отправились далее, а остальные остались ночевать. Пред отъездом Шигаев спросил Чику, куда он повезет самозванца.
– Куда глаза глядят, – отвечал тот, скрывая указанное ему место, – я и сам не знаю куда, буду искать где способно; и мы дадим весть, где будем.
Проснувшись до света, Пугачев с бывшими при нем спутниками оставили казачий умет и поехали по дороге до реки Деркулы; переехав ее вброд, Чика указал Чуйкову и его товарищам путь на Узени и приказал им туда ехать[285]
.– Поезжайте вы на реку Узень, – говорил он им, – там сыщите старика Дмитрия Ильина и дожидайтесь нас.
– Помилуйте, – говорил Чуйков, – куда вы нас посылаете, мы не знаем дороги, да и что мы будем там пить и есть?
– Этой дорогой вы прямо приедете на Узени, сыщите там хлеб у стариков, и найдется много людей, которые вас примут. Не опасайтесь ничего, мы к вам дней чрез четырнадцать, а если пойдет все благополучно, то, конечно, и чрез двенадцать будем, всех вас оттуда возьмем, приведем лошадей и пойдем мы со славой под Яицкий городок, под видом будто бы снизу с донским войском.
Чуйков успокоился и вместе с товарищами отправился на Узени, а Пугачев, Чика и Мясников через сырт, степью, стали пробираться к Кожевниковым хуторам[286]
.Пугачев ехал по незнакомой ему дороге и не знал, что будет впереди. Отдавшись в руки казаков и не имея никакого выхода, кроме бегства, он должен был подчиниться их воле и стать в зависимое положение. Из числа двух сопровождавших его Чика выразил уже сомнение в подлинности принятого Пугачевым на себя звания, а что скажут остальные казаки? Думал Пугачев, примут ли его как государя, или же ожидает его опять тюрьма и наказание, более строгое, чем за первое преступление? Все эти вопросы толпились в голове Пугачева и заставляли его исподволь и окольными путями разъяснять свое положение и по возможности убеждать казаков в том, что он истинный государь.
– Ваш старшина Иван Окутин должен меня знать, – говорил Пугачев, стараясь дорогой убедить Чику, – он, я чаю, не забыл, как я жаловал его ковшом и саблей. Только, братцы, как вы думаете, согласны ли будут принять меня к себе ваши казаки?
– Не знаем, ваше величество, примут ли, – отвечали спутники, – однако мы всячески постараемся преклонить их на свою сторону.
– Дед мой, покойный император Петр I, в чужих землях странствовал семь лет, а меня Бог привел постранствовать двенадцать.
Казаки молчали, и Пугачев, не получив определенного ответа, остался в сомнении о будущем.
Не доезжая верст двух до Кожевниковых хуторов, путники остановились в лощине, и Чика отправился вперед, чтобы переговорить с хозяевами. Спустя час он возвратился, объявив, что дело сделано, но как было еще совершенно светло, то, опасаясь, чтобы кто из посторонних не приметил их приезда и не явилось какого подозрения, Пугачев и его товарищи оставались в лощине, пока смерклось, и затем отправились на хутор[287]
.Саженях в пятидесяти от дома встретил гостей старший брат Кожевниковых, Андрей, и поклонился.
– Милости прошу, – сказал он, – только опасаюсь я, чтобы не проведали.
Прибывшие слезли с лошадей и пошли пешком. Подходя к хуторам, они были замечены издали младшим братом Кожевникова, Михаилом, сидевшим на лавочке с стариком, отставным казаком Романом Шаварновским, жившим по бедности в их хуторе в особой избе.
– Куда это брат ходил? – спросил Михайло старика Шаварновского.
– Ты знаешь, – отвечал спрошенный, – ведь государь Петр Федорович проявился; к нам давеча Чика приезжал и об этом сказывал, да и хотел его сюда привезти, чай и брат твой с ними.
Услышав это, Михайло удивился и оробел, а между тем гости подошли, и он увидел незнакомого ему человека в верблюжьем армяке и в крестьянской толстой рубашке, «походившего во всем на русского мужика». Поздоровавшись с Никой и Мясниковым, Михайло Кожевников спросил, куда они едут.
– Мы приехали к тебе ночевать, – отвечал Чика, – и привезли гостя, рад ли?
– Милости прошу, как не рад, – проговорил растерявшийся Михаил Кожевников. – А что он за человек?
– Это наш батюшка, государь Петр Федорович.