Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

– И я, надежа-государь, – вмешался Зарубин, – многим казакам, как в городке, так и по зимовьям (хуторам) про вас рассказывал.

– Что ж они говорят?

– Говорят разно: иные верят, а иные не верят. Я тем, кои согласны принять вас, велел собираться по нашей повестке на речку Усиху.

– Хорошо, друг мой, увидим, что будет.

– Да и нам надобно выехать туда, – говорил Зарубин, – потому что на хуторе жить опасно, того и смотри, что старшинская сторона проведает. На Усихе же есть одно дерево, с которого далеко видеть можно, и буде в городке и узнают, что мы тут, и пошлют команду, так можно легко убраться.

– Места этого я не знаю, – заметил Пугачев, – так съездим посмотреть, караулисто ли оно.

В следующую же ночь были оседланы четыре лошади, и Пугачев с Никой и Мясниковым отправились на реку Усиху[290], выбрать место для стана. Четвертая лошадь была взята заводная для Пугачева, «потому, – показывал Мясников, – что он хотя и не толст, но очень тяжел и силен, и как бы лошадь крепка ни была, недолго под ним бежать может». Осмотрев окрестности речки, Пугачев нашел, что место это избрано Никой весьма удачно, и приказал Мясникову ехать в городок и привести к себе представителей войска, человек двух хороших и пользующихся уважением.

– Я бы с ними переговорил, – добавил Пугачев, – как бы лучше оповестить войско, чтобы оно собралось ко мне сюда.

Мясников отправился в городок с новым поручением, а Чика и Пугачев, отдохнув, должны были ехать обратно на хутор Кожевниковых. Мучимый любопытством узнать, кто же, в самом деле, тот человек, которому они оказывают такие почести, Чика, как только остался с глазу на глаз с Пугачевым, приступил прямо к удовлетворению своего любопытства.

– Скажи-ка мне, батюшка, – обратился Зарубин к Пугачеву, – сущую правду про себя, точный ли ты государь?

– Точный я вам государь, – отвечал Пугачев с неудовольствием и строго посмотрел на Зарубина, но последний не испугался этого взгляда.

– Нас, батюшка, здесь немного, только двоечка, – заметил Зарубин, – а Караваев-то мне все рассказал о тебе, какой ты человек.

– Что же он тебе сказал?

– Сказал, что ты донской казак.

– Врешь, дурак! – воскликнул Пугачев.

– От людей-то утаишь, – продолжал Зарубин, – да от Бога-то не утаишь… Я Караваеву дал клятву, чтоб о том никому не сказывать, так и тебе теперь даю; ведь мне большой нужды нет, донской ты казак или нет, а если мы приняли тебя за государя, значит, тому так и быть.

– Если так, то смотри же держи в тайне. Я подлинно донской казак Емельян Иванов. Я был на Дону и по всем тамошним городкам, везде молва есть, что государь Петр III жив и здравствует. Под его именем я могу взять Москву, ибо прежде наберу дорогой силу, и людей у меня будет много, а в Москве войска никакого нет. Не потаил я о себе и, кто я таков, сказывал Караваеву, Шигаеву, а также и Пьянову.

Вызвав такое признание Пугачева, Зарубин был в восторге и при первом свидании с Мясниковым не утерпел, чтобы не сообщить ему этой новости[291].

– Нам какое дело, государь он или нет, – отвечал самонадеянно Мясников, – мы из грязи сумеем сделать князя. Если он не завладеет Московским царством, так мы на Яике сделаем свое царство.

Итак, происхождение и личность Пугачева для яицких казаков не имели никакого значения; им необходим был человек чужой среды, никому не известный в войске, человек такой, который, воспользовавшись уверенностью русского народа, что Петр III жив, провозгласил бы себя государем и возвратил войску Яицкому все его прежние права, привилегии и вольность.

«Когда он [Пугачев] открылся нам, – говорил впоследствии Мясников казаку Горшкову[292], – что бежал из Казани и, скитаясь по степям, ищет укрыться от строгих поисков, тогда мы, по многим советываниям и разговорам, приметили в нем проворство и способность. Мы вздумали взять его под свою защиту и сделать над собой властелином и восстановителем своих притесненных и упадших обрядов и обычаев, которые давно стараются у нас переменить. Хотя по бывшим у нас на Яике происшествиям и принуждены мы были остаться безо всякого удовлетворения и, как, может быть, многие думали, в спокойном духе, но искра злобы за такую несправедливость всегда у нас крылась до тех пор, пока изобрели удобный случай и время. Итак, для сих-то самых причин вздумали мы принять его покойным государем Петром Феодоровичем, дабы он восстановил прежние наши обряды, а бояр, которые больше всего в сем деле умничают, всех истребить, надеясь на то, что сие наше предприятие будет подкреплено и сила наша умножится от черни, которая тоже вся притеснена и вконец разорена».