Пугачев и его сообщники. 1773 г. Том 1

Михайло Кожевников остолбенел и, не говоря ни слова, смотрел только на самозванца. Шаварновский, видя, что Михайло изменился в лице и не приветствует гостя, принял на себя обязанности хозяина.

– Милости просим, – говорил он, кланяясь, – мы всегда рады такому дорогому гостю.

– Воля ваша, господа, – говорил испуганный Михайло, – я боюсь такого гостя к себе принять, потому что ко мне многие из городка заезжают, да и родственники часто ездят, так чтобы не получить какой беды. Вот разве он, – прибавил Михайло, указывая на Шаварновского, – к себе примет, так я рад… милости просим.

– Отчего же такого гостя и не принять, – отвечал старик, – я с радостью приму, – и пригласил всех в свой дом.

Безмолвный свидетель происходившей сцены, Пугачев с достоинством и самоуверенностью вошел в избу Шаварновского, но решил недолго оставаться на хуторе Кожевниковых, где с таким недоверием отнеслись к его происхождению. Он внимательно присматривался ко всему, вслушивался в разговоры и намерен был воспользоваться первым случаем, чтоб убедить присутствующих, что он подлинный государь. Случай этот скоро представился. Убеждаемый Чикой и Мясниковым, Михайло Кожевников пришел в сомнение: правда ли, что Петр III умер.

– Правда, о государе были публикованы указы, что он умер, – говорил в раздумье Михайло, – а прошлого года был слух, будто бы он, батюшка, проявился в Царицыне, но сказывают, что там запытан.

Пугачев ухватился за последние слова.

– Нет, нет, друзья мои, – говорил он, – все это вам сказано напрасно, я, видите, жив.

Он рассказал, что был схвачен в Ораниенбауме, посажен в тюрьму, но караульный офицер Маслов, ему покровительствовавший, освободил его, и он уехал странствовать в чужие земли. Пугачев говорил, что, возвратившись на Дон, он был узнан, схвачен с некоторыми казаками и отвезен в Царицын, но при помощи тех же донских казаков успел бежать на Иргиз, откуда приезжал в прошлом году на Чик и при возвращении на Иргиз был снова открыт, арестован и отвезен в Казань. Он не скрыл от казаков подробностей своего бегства с Дружининым и своих похождений с Ереминой Курицей.

– Хотя в писании и сказано, – заключил он свою речь, – чтобы мне еще с год не являться, но я принужден явиться ныне для того, что не увижу, как вас всех у меня растащат. Вы держитесь за мою правую полу и если не отстанете, то будете люди и станете жить по-прежнему. Если ныне меня не примете, я себе найду место, а вы тогда уже на меня не пеняйте. Когда хотите, то ныне помогите, я подлинный государь Петр III.

Поужинав у Шаварновского, Михайло Кожевников мигнул Чике, и они вышли из избы.

– Скажи, пожалуйста, каким способом вы его обрели? – спрашивал Кожевников.

– Не мы сперва нашли, – ответил Чика, – а Караваев сыскал.

– Что же вы с ним намерены делать?

– А намерены ехать в войско и объявить о нем.

Возвратившись в комнату, Чика высказал желание ехать в Яицкий городок.

– Я, ваше величество, – сказал он, – поеду теперь к войску.

– Хорошо, поезжай, но объявляй надежным людям. Сроку я даю тебе только три дня, а потом приезжай сюда и уведомь, что станут говорить, а я буду тебя здесь дожидаться. Никому не сказывай, что я здесь, а буде увидишь, что согласны будут, так после можно назначить место, где собираться.

На другой день рано утром Пугачев призвал к себе Мясникова, приказал ему также ехать в городок купить красной козловой кожи и сшить для него сапоги, подушку на седло и намет вместо потника, на что и дал ему два серебряных рубля. Мясникову поручено было отыскать писаря и разрешено объявлять кому следует о появлении государя Петра Федоровича, но о месте, где он находится, никому не говорить.

С отъездом Чики и Мясникова в городок Пугачев остался под охраной новых лиц и исключительно старика Шаварновского, запершегося с самозванцем в избе и допускавшего к нему лишь немногих им избранных. Старый казак не показал Пугачева даже и младшему брату Кожевниковых, Степану, опасаясь, чтобы тот не проговорился, так как вообще братья Кожевниковы относились к Пугачеву с крайней недоверчивостью. Андрей Кожевников хотя и поручил Зарубину (Чике) везти самозванца прямо в Таловой к себе на хутор, но когда увидел гостя, то сразу понял, что это не государь, а лицо подставное. Он все время молчал, не принимал участия в разговоре и на другой день уехал в городок. Там он жаловался Шигаеву на своевольный будто бы поступок Зарубина (Чики).

– Как нам быть, Максим Григорьевич, – говорил он, – вор Чика навязал нам на шею такую беду, что мы не знаем, что и делать.

– Что за беда? – спросил Шигаев, как будто ничего не знавший.

– Да как же, привел к нам того человека, которого ты с ним на Таловой видел.

– Как же это? Зачем он к вам его привел, ведь он взял его на свои руки!

– Вот ты и говори!

– Смотрите, братцы, берегитесь! Не лучше ли вам от себя его выслать?

– Видно, придется.

Спустя несколько дней Шигаев зашел к свояку Кожевникова, казаку Ивану Харчову.

– У меня был твой свояк, Андрей Кожевников, – говорил Шигаев, – он что-то печален мне показался.

– Как, брат, не печалиться, ты разве не слыхал, что Чика с ним сделал?