Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

весьма удобно: стоило только спустить его вниз по Волге. Неизвестно, верил ли самозванец словам Долгополова или не верил, только он решился отпустить его, причем при отъезде была сыграна новая комедия.

– Что, батюшка, прикажешь сказать Павлу Петровичу? – говорил Долгополов, прощаясь с самозванцем в присутствии старшин и многочисленной толпы.

– Поклонись ему от меня, – отвечал Пугачев, – и скажи, ежели можно ему, чтобы меня встретил.

– Одному ли ему тебя встретить или с великой княгиней?

– Хорошо бы было, чтобы и она была там, где и он.

Отправившись в Петербург и остановившись в Чебоксарах,

Долгополов сочинил письмо к князю Г.Г. Орлову от имени Афанасия Перфильева с 324 человеками яицких казаков[730].

«Ваша светлость, – писал Долгополов, – а наш премилосердый государь и отец Григорий Григорьевич! В бытность мою в С.-Петербурге изволил меня просить, чтоб [поймать] явившегося злодея и разорителя Пугачева, а наипаче господам благородным дворянам мучителя и неповинно смертоносно предает всяким мучением, – а ныне я обще с подателем вашей светлости сего нашего письма согласили всех яицких казаков, чтоб его злодея самого живого представить в С.-Петербург в скорейшем времени. Он состоит, злодей, в наших руках и под нашим караулом, о чем словесно вашей светлости объявит наш посланный; только, пожалуй, доложи ее императорскому величеству государыне императрице Екатерине Алексеевне, самодержице Всероссийской, чтобы нам, яицким казакам, рыбной ловлей изволила приказать владеть по-прежнему. Еще вашей светлости доношу, что в том числе сто двадцать четыре человека в Петербург не едут. Как мы его, злодея, скуем в колодки или в железо и двести человек поедем с ним, а вышеписанных сто двадцать четырех человек домой отпустим, только те требуют на всякого человека по сту рублей, теперь половину по пятидесяти рублей изволь с посланным нашим прислать золотыми империалами; а мы двести человек теперь ничего наперед не требуем: как поставим злодея к вашей светлости, тогда и нам было б такое ж награждение, так у нас все обнадежены и все теперь приведены к присяге между собой. А как мы его повезем, надлежит давать прогонные деньги и на прогоны деньги, тако ж на харчи и на водку было б довольно; мы в том не спорим, хотя извольте дать указ, хотя б без прогонов, только б нас везли. Обо всем извольте больше словесно говорить с посланным нашим. Оное письмо писали истинно, ночью. Пожалуй, батюшка Григорий Григорьевич, нашего [посланного] отправьте в самой скорости, чтоб он, злодей, не допущен был до разорения наших сел и деревень, тако ж и городов. Иного до вашей светлости писать не имеем, остаюся ваш, моего государя, раб и слуга, казак Афанасий Петров Перфильев, атаман Андрей Афанасьев, сотник Никита Иванов, полковник Григорий Левонов, хорунжий Иван Власов, дежурный Еким Васильев и всех триста двадцать четыре человека о вышеписанном просим и земно кланяемся»[731].

В начале августа Долгополов под именем казака Евстафия Трифонова приехал в Петербург и рано утром, 8-го числа, явился к князю Г.Г. Орлову.

Было пять часов утра, и в доме князя все еще спали. Долгополов разбудил камердинера и требовал, чтобы его тотчас же представили князю, говоря, что откроет тайну, которая не терпит отлагательства. Камердинер постучал в дверь спальни.

– Кто там? – послышался голос князя.

Камердинер назвал свое имя.

– Поди сюда, – сказал Орлов.

Вместе с камердинером вошел и Долгополов.

– Ты что за человек? – спросил князь.

– Я, сударь, яицкий казак Евстафий Трифонов, – отвечал Долгополов, передавая вышеприведенное нами письмо. – Извольте, ваша светлость, вставать с постели и одеваться, а ему прикажите закладывать карету.

Князь Орлов исполнил совет и, приняв письмо, прочел его со вниманием. Карета скоро была подана, и князь Орлов, взяв с собой Долгополова, отправился с ним в Царское Село, где находилась тогда императрица. Введенный в кабинет государыни, Долгополов пал на колени, но Екатерина приказала ему встать и дозволила поцеловать руку. Императрица расспрашивала о подробностях возмущения, об яицких казаках и проч., на что получала выдуманные, конечно, ответы.

– Как ты мог проехать через Москву? – спросила она.