Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

Принимая оное очевидным знаком Всевышнего о благосостоянии России промысла, осязаемым свидетельством святого Его о своей помазаннице и управляемых ей народов попечения, с пролитием слез поздравляю с тем ваше превосходительство, яко единого из главнейших поспешиика к истреблению сего проклятого, гибельного сына, неутомимыми и предприимчивыми подвигами о которых не замолкнет имени вашего слава в вечности и приимут они праведные [награды] у престола великой нашей монархини, а я собственно во всю мою жизнь не престану никогда провозглашать их важность, превосходящую почти всякое возмездие…

По толиких трудах должно уже помышлять нам и об успокоении преславно трудившихся храбрых наших войск, почему и предлагаю вашему превосходительству о расположении оных по становищам на такую позицию, чтобы сподручно нам было их употреблять против не совсем еще укрощенных башкирцев и киргиз-кайсаков. А притом и то вам рекомендую, чтоб деташемент графа Михельсона, претерпевающий нужду в амуниции, которая поспешает уже в ваш край на судах вниз по Волге, как наискорее чтобы возмог оную получить.

Упомянуть теперь должно об увенчанном толикими поражениями злодея полковнике Михельсоне. С горестью я слышал, что он, через столь долгое время, не разбирая никаких воздушных перемен, гонявшись за ним беспрерывно, повредил свое зрение – [здоровье?] человека прочимого всемилостивейшей нашей государыней для славы и пользы ее империи есть неоцененно, то и советую я ему прибегнуть к целителям. А как находится при мне искусный доктор, то чтоб отправился он ко мне в Симбирск, где ожидают его мои дружеские объятия, облобызать его там, с чувством сердечным. То же самое чувствование предоставляю той сладкой минуте, в которую увижусь я и с вашим превосходительством, и для того имеете вы, по приведении всего под ордером вашим состоящего воинства в спокойное установление, отправиться ко мне в Симбирск же».

На другой же день граф П.И. Панин писал Самуилу, епископу Крутицкому[932]:

«С неизреченной нетерпеливостью тороплюсь обрадовать ваше преосвященство с происшествием знаменитым, важным, спасительным для всей вверенной вам паствы православных чад Христовой церкви. Злодей Пугачев благопоспешением Всевышнего, призревшего напоследок на теплые ваши и неумолчные молитвы перед престолом Искупителя нашего, уже в оковах в Яицком городке, под надзиранием генерал-поручика Суворова, и не замедлится ко мне быть представлен.

Примите, преосвященнейший владыко, ревностнейшее мое с тем поздравление. Разделите со мной всеобщую отечества нашего радость и ниспав пред самым тем же божественным престолом, источником всякие благости и щедрот, пролейте пред ним благодарственные слезы. Я мысленно с вами повергался пред оным же, препоручаю себя и все подвластное мне воинство ходатайству вашему пред Творцом всей твари».

Отправив эти письма, граф Панин торопился выехать из Пензы в Симбирск. 25 сентября, будучи в дороге, он разослал известное «Извещание»[933], в котором объявлял о поимке самозванца и требовал, чтобы население содействовало войскам в усмирении восстания и поимке его сообщников. «Кто поползнется, – писал главнокомандующий, – разглашением о сем искорененном уже самозванце и бунтовщике инако верить, нежели здесь самая истина о нем объявляется, или кто даст укрывательство сообщникам оного самозванца, или же ведая, что некоторые, может быть, малые остатки из рассыпавшихся пристают и о том не объявит, тот каждый будет принят в равном противу государства злодеянии, как сам бунтовщик, и будет оружием ее императорского величества без всякой пощады до самого его истребления или до поимки к заслуженной казни, по строгости всех государственных законов, гоним и преследован».

Между тем Суворов поручил генерал-майору Мансурову устроить переправу через Волгу у Сызрани «множественным числом судов исправных» и под собственным своим наблюдением повез Пугачева степью и вечером 1 октября доставил его в Симбирск вместе с женой его Софьей и несовершеннолетним сыном Трофимом[934]. По словам биографа Суворова и его приближенного Антинга, Пугачев был посажен в особую клетку[935], поставленную на четырехколесную телегу, и под конвоем двух рот пехоты, 200 казаков и двух орудий вывезен из Яицкого городка. Суворов следовал с самозванцем неотлучно, и по ночам путь освещали факелами. Пугачев не хотел сидеть покойно в клетке, и потому пришлось его поместить в обыкновенную телегу скованным, и в таком виде он был привезен в Симбирск.