Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

– Все вы, – сказал он, – без изъятия достойны тех казней и наказаний, которые пред глазами вашими совершались. Я имею на то полную мочь от ее величества, и совесть моя не убеждает ни грехом, ни справедливостью приказать оное над всеми вами исполнить, но знаю милосердое и человеколюбивое сердце государыни, поражающееся крайним сожалением о пролитии крови и самых преступников…

Народ пал на землю и «произнес стон», которым заглушил последние слова главнокомандующего. Граф Панин объявил, что, видя чистосердечное раскаяние, именем императрицы освобождает раскаявшихся от наказания. Чинов инвалидной команды приказал покрыть знаменами, но духовенство, в силу указа Святейшего Синода, оставил лишенным священнодействия.

«Великое невежество духовного чина, – отвечала Екатерина[927], – примеченное в тех местах, где находитесь, конечно, ничем поправить нельзя, окромя воспитанием и поучением, и из первых моих попечений будет, после прекращения всех нынешних хлопот, учреждение школ, где только возможно; но тогда родится другой вопрос об определении священству сходственного содержания с воспитанием… Описание, которое вы делаете в письме вашем, горестного состояние вдов, сирот и младенцев, вас при въезде вашем в Пензе с воплем встретивших, возбудило меня не токмо принять бесповоротно на себя издержанные вами для снабжения их пропитанием и одеждой, но сверх сих издержанных денег возьмите из казны в тамошнем краю на счет моего кабинета 10 тысяч рублей, кои вы раздадите в милостыню, по вашему усмотрению, нужду терпящим и от нынешнего случая разоренным людям. А когда сия сумма изойдет, то отпишите снова ко мне. Пензенских жителей раскаяние при строгости и при увещании вашем, принимаю я как знак, что более их преступление должно приписать глупости и слабости градоначальников их, кои сами, не знав свою должность, не умели простонародье оберегать и ободрять ко времени, нежели иным каким причинам».

В Пензе граф П.И. Панин получил 18 сентября известие о поимке Пугачева и в тот же день отправил в Петербург с донесением своего внука князя Лобанова, исправлявшего при нем должность адъютанта.

«Имею счастье поздравить ваше императорское величество, – писал главнокомандующий[928], – с избавлением империи от язвительного ее врага Пугачева».

Через четыре дня прибыл в Пензу посланный генерал-поручиком Суворовым Великолуцкого полка поручик Ермолаев, который и был отправлен в Петербург с вторичным донесением главнокомандующего.

1 октября в столице было получено первое известие о поимке Пугачева и доставлении его в Яицкий городок. Оно произвело радостное впечатление, и многие поздравляли друг друга с окончанием бедствий.

Императрица Екатерина с восторгом узнала о пленении Пугачева и щедро наградила привезших это известие[929].

«Богу воздаю благодарение, – писала она графу П.И. Панину[930], – что мерзкая сия история, славу империи повреждающая, тем самым пресеклась, коя, не упоминая об ужасном внутреннем разорении, расстройстве и бесчисленных той шайки суровости и бесчеловечия, нас отсылала во мнении всей Европы к варварским временам от двух до трехсот лет назад к крайнему моему сожалению и увеличиванию наиглубочайшему сердца моего оскорблению о народном страдании».

Императрица приказала доставить Пугачева в Москву, под самым строгим караулом, чтобы он не мог никак уйти.

Письмо это застало графа Панина уже в Симбирске, куда он торопился уехать и куда приказал привезти Пугачева.

Глава 26

Благодарность графа П.И. Панина генералу Суворову и полковнику Михельсону. – Объявление главнокомандующего о поимке Пугачева. – Встреча графа Панина с Пугачевым в Симбирске. – Сожжение в Казани портрета Пугачева. – Объявление П.С. Потемкина.

Не принимая не только непосредственного, но и никакого участия в действиях отрядов, преследовавших самозванца, граф П.И. Панин гордился, однако же, тем, что Пугачев пойман во время его командования. Не зная еще, как, где и кем пойман самозванец, главнокомандующий в порыве радости уже благодарил начальников отрядов и приписал Суворову такие заслуги, которых тот и не выказывал.

«Истощается напоследок, – писал ему граф Панин[931], – долготерпение Божие на злохищного кровопивца, вечного в роды родов ужаса, омерзения достойного. Уже напоследок [он] в оковах на переселение свое через лютую кару в уготованное ему на дне адском место, яко врагу Творца и всей Его твари.