Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

При первых еще известиях о появлении самозванца уфимские жители готовились к обороне и решились не впускать в город мятежников[191]. Обыватели требовали оружия и формировали ополчение. Прибывший в Уфу по торговым делам 23-летний ростовский купец Иван Игнатьевич Дюков явился душою обороны. Мещанство провозгласило его своим предводителем, а дворянство, составив из себя ополчение, избрало начальником своим отставного майора Пекарского[192]; штатной гарнизонной ротою, отставными солдатами и казаками командовал капитан К.К. Пастухов. В Уфу стекались жители окрестных сел, помещики и духовенство с их семействами. Многие из них становились в ряды защитников, но при всем том силы обороняющихся были незначительны. Они состояли сначала из 200 человек солдат, из 250 человек дворянской роты Пекарского, 150 человек купцов, мещан и казаков под начальством Дюкова и 204 человека отставных солдат и разночинцев, – всего 804 человека. В городе было 40 орудий и при них 58 человек прислуги под начальством воеводы Борисова.

Впоследствии хотя сбором вооруженных помещичьих крестьян численность гарнизона и была доведена до 1650 человек, но и этого было недостаточно по сравнению с числом мятежников, ежедневно усиливаемых прибытием новых сообщников.

Защитники возлагали, впрочем, большие надежды на гористое и обрывистое положение города, затруднявшее атаку открытою силою. Река Белая, на всем своем течении вокруг города, была очищена от льда, и образованные таким образом искусственные полыньи прикрывали с этой стороны доступ мятежникам к городу. Вокруг Уфы были построены четыре земляные батареи и сверх того сформирована одна подвижная из четырех орудий, для усиления, в случае атаки, наиболее угрожаемого пункта.

Одна батарея была поставлена на реке Белой для обстреливания местности со стороны оренбургской дороги; вторая батарея была расположена на Усольской сойке, третья на кладбище – обе для защиты доступов со стороны сибирской дороги, и, наконец, четвертая батарея – на горе, над рекой Белой, для обстреливания Фроловской, Казанской и Ильинской улиц. Город был разделен на участки, охраняемые вооруженными гражданами.

Первые незначительные шайки башкирцев появились в виду города 1 октября, в день праздника Покрова Богородицы. В городском соборе была отслужена обедня и затем совершен крестный ход.

– Сегодня, – говорил народу протопоп Неверов, – святая Церковь празднует Покрову Божия Матери, это значит, что Матерь Божия спасает град сей.

– Ура! – отвечал народ.

– Пресвятая Богородица, спаси нас, – произнес Дюков.

Все пали на колени и горячо молились.

До конца октября мятежники не предпринимали почти ничего серьезного против города и ограничивались одной блокадою. Будучи сами плохо вооружены, башкирцы не питали себя надеждою овладеть городом открытою силой и потому вели беспрерывные переговоры, угрожая нападением и требуя сдачи и покорности. С ними переговаривались майор Пекарский, коллежские регистраторы Черкашенинов и Дуров, переговаривался и купец Дюков.

– Мы хотим видеть, – говорили мятежники последнему, – коменданта и воеводу; но если вы ими посланы, то скажите им, чтобы они не противились законному государю, а иначе город будет взят и жители все до одного человека перебиты.

Дюков отправился в город и привез им обратно весьма уклончивый ответ.

– Уфимское начальство само видит, – говорил он, – что городу не устоять: мало людей, оружия, пороху и хлеба; но народ хочет защищаться и не только не послушает начальников, но даже может быть в народе бунт, воевода и комендант могут пострадать лишением живота. Надо предоставить времени, и тогда, может быть, воевода и комендант найдут возможность сдать город.

– По указу его императорского величества, – сказал один из переговаривающихся предводителей мятежников, – дается вам три дня, или страшитесь государева гнева.

– А ты, умная голова, – спросил Дюкова тот же предводитель, – тоже не из командиров ли?

– Нет, – отвечал спрошенный, – я только теперь временный солдат всемилостивейшей государыни нашей Екатерины Алексеевны и должен исполнять волю начальства, как совесть и присяга повелевают.

– Хорошо, ступай, умная голова, скажи твоему начальству, что слышал, да и скажи жителям, особенно казакам, что-де им тяжкий грех поднимать руку на законного государя, что Бог и царь их накажут.

Дюков вернулся, и воевода приказал ему объявить народу без утайки все, что слышал от мятежников.

– Что же, православные, – спрашивал Борисов, – ужели, по-вашему, сдать злодеям город? Вы как хотите, а я до последнего издыхания буду стоять за веру, государыню и отечество, ведь я присягу принимал.

– Мы все присягу принимали, – отвечали собравшиеся обыватели. – Ура! Веди нас против злодеев.