Пугачев и его сообщники. 1774 г. Том 2

Решение защищаться до последней крайности было твердо и бесповоротно. Ни угрозы бунтовщиков, ни манифесты Пугачева, или так называемые «воровские листы», появившиеся в городе, не могли поколебать обывателей. Нет сомнения, что среди населения были сторонники самозванца, которые принимали прокламации мятежников и тайком, по ночам, наклеивали их на воротах, стенах домов и даже церкви, но такие лица скрывали свое сочувствие и не решались выказаться. Чтобы прекратить подобные публикации, в городе было объявлено, с барабанным боем, что всякий, кто найдет подобные письма, должен представить их в воеводскую канцелярию; если укажет на виновного, будет награжден, а за утайку виновного и писем будет повешен. При таких порядках спокойствие в городе ничем не нарушалось. Башкирцы то подходили к Уфе, то удалялись от нее и зорко следили за всеми дорогами и захватывали всех проезжающих. Иногда отдельные лица или небольшие партии мятежников завязывали перестрелку, но почти всегда она была безвредна для обеих сторон. С своей стороны осажденные производили вылазки, из которых многие были весьма удачны. Всякий успех обороняющегося был встречаем жителями с восторгом. В конце октября перестрелки происходили почти ежедневно, но, будучи безвредны, не приводили ни к каким результатам.

В таком положении находилась Уфа, когда во второй половине ноября прибыл в Чесноковку уполномоченный Пугачева, яицкий казак Иван Зарубин (Чика), наименованный графом Чернышевым. Выше мы изложили те меры, которые были предприняты Зарубиным к расширению своей деятельности в крае и к распространению своей власти[193]. Формируя отряды и рассылая их по разным направлениям, Зарубин не забыл и города Уфы.

В день Введения во храм Пресвятой Богородицы, 21 ноября, мятежники подошли к городу, поставили на берегу реки Белой свои пушки и открыли огонь. Канонада эта была неудачна и, несмотря на большое число выпущенных выстрелов, атакующие успели зажечь только избу, одиноко стоявшую на берегу реки Белой. Пожар был скоро потушен, и результаты бомбардирования сказались лишь в том, что защитники лишились трех человек убитыми.

С наступлением сумерек толпа стала отступать к Чесноковке; из Уфы был выслан отряд в 240 человек, с двумя орудиями, который осторожно переправился через реку Белую и, маскируясь горой, зашел незаметно в тыл инсургентам. Атакованные врасплох мятежники обратились в бегство, оставив на месте 30 человек убитыми и 40 пленными.

Город праздновал победу: «ночью в церквах звонили в колокола и пели благодарственные молебны». Настроение населения было вполне удовлетворительное, но начальствующие лица сознавали, что если блокада протянется долго, то окажется недостаток в боевых припасах, и потому решено было беречь их и уклоняться от перестрелок с неприятелем.

Чтобы приучить жителей и гарнизон к внезапному нападению, начальство делало днем и ночью тревоги. По звону соборного колокола, трещоток или по зажжению маяка гарнизон должен был собираться на назначенных ему местах. «Жители, вооруженные чем попало, кольями, топорами, должны были выходить на улицу, не исключая, как говорит предание, и женщин»[194].

Неожиданное появление башкирцев у Уфы лишило ее жителей возможности сделать запасы продовольствия на продолжительное время, и почти в самом начале блокады стал ощущаться недостаток в фураже. Поэтому было решено произвести вылазку на соседние луга и запастись сеном из нетронутых еще стогов.

В семь часов утра, 12 декабря, большая часть жителей и даже женщины вышли из города под прикрытием команды и одного орудия; но лишь только начался сбор сена, как Зарубин (Чика) бросился на них с своим ополчением и успел захватить 50 человек в плен. В числе пленных находился священник Троицкой церкви Илья Иванов. Всех их представили самозваному графу Чернышеву, потом обыскали, завязали глаза и отвели в тюрьму, с объявлением, что на другой день они будут повешены.