Читаем Пуговичная война. Когда мне было двенадцать полностью

Он думал, воображал страшную месть, например, облить водой с головы до ног, брызнуть чернилами на одежду, воткнуть иголки в сиденье парты, порвать учебники, изодрать тетради. Однако, поразмыслив, он постепенно отказался от всех своих планов, потому что действовать следовало осмотрительно. Лебрак, Курносый и все остальные не дураки, чтобы допустить такое, и не поколотить как следует, и не отдубасить как полагается.

И он решил ждать.

VI. Честь и штаны Тентена

За Бога и Даму!

Девиз старинных рыцарей

Тем же вечером на Соте произошло сражение. Казна, наполненная пуговицами всех мастей и размеров, разнообразными пряжками, всевозможными шнурками, сложными булавками, не считая изумительной пары помочей (Ацтековых, черт возьми!), внушала лонжевернцам уверенность в себе, придавала сил и укрепляла отвагу.

Это был день, если можно так сказать, личных инициатив и рукопашных боев, безусловно, гораздо более опасных, нежели потасовки.

Оба лагеря, приблизительно равные по силе, начали бой с общего метания камней. Когда снаряды закончились, армии сблизились прыжками и перебежками и вступили в драку.

Курносый «тряс» Тугеля, Лебрак «навешивал» Ацтеку, остальные были заняты противниками не столь крупного масштаба. Однако Тентену пришлось схватиться с Татти, здоровенным пнем, тупым как осел, – этот Татти своими длиннющими, как щупальца осьминога, руками парализовал и душил его.



Тщетно Тентен всаживал ему кулаки в живот, ставил подножки, которые свалили бы и слона (маленького), бил головой ему по подбородку, а по щиколоткам – сабо. Тот, терпеливый, ну впрямь твоя скотина, перехватывал его поперек корпуса, стискивал, точно куклу, и сгибал его, и раскачивал, так что в конце концов они оба – шмяк! – грохнулись на поле боя оземь посреди отдельных дерущихся групп: Татти сверху, Тентен – под ним.

Оказавшиеся сверху победители угрожающе рычали, а побежденные, и Тентен среди них, из гордости молчали и при первой возможности как оглашенные молотили куда попало своих обидчиков, чтобы обрести превосходство.

Взять пленного в тот или иной лагерь было, похоже, сложно, если не невозможно.

Те, кто устоял на ногах, боксировали как борцы, защищаясь справа, обороняясь слева, а поверженные были готовы снова вскочить; короче, каждому было чем заняться, чтобы самостоятельно выйти из затруднительного положения.

Тентен и Татти оказались среди самых увлеченных. Их тела буквально сплелись; мальчишки кусались и пинались, перекатываясь по земле, так что после схватки или менее продолжительной борьбы то один, то другой поочередно оказывался то наверху, то внизу. Но вот чего не видели ни Тентен, ни другие лонжевернцы, ни даже чересчур увлеченные своими делами вельранцы, – это то, что этот идиот Татти, который, похоже, был не столь уж глуп, все время устраивался так, чтобы катить Тентена или катиться самому в сторону лесной опушки. Таким образом, они всё больше удалялись от дерущихся.

Произошло то, что и должно было произойти, и, хотя в пылу сражения лонжевернцы совершенно этого не заметили, пара Татти – Тентен очень скоро оказалась в пяти-шести шагах от лагеря вельранцев.

Когда раздался первый удар колокола, призывающего к молитве неизвестно в каком приходе, группы мгновенно распались, и бросившимся к своей опушке вельранцам оставалось только подобрать, так сказать, отбивающегося всеми руками и ногами Тентена, прижатого спиной к земле хватким соперником.

Лонжевернцы вообще не увидели этого захвата, поэтому, когда они оказались у Большого Кустарника и стали взглядами пересчитывать друг друга, то вынуждены были, хотелось им этого или нет, признать, что Тентен на перекличке отсутствует.

Они издали позывку куропатки – сигнал сбора. Никакого ответа.

Они кричали, звали Тентена по имени, и до их ушей донеслось насмешливое улюлюканье.

Тентена стибрили.

– Гамбетт, – скомандовал Лебрак, – беги скорей в деревню, скажи Мари, пусть сразу приходит, потому что ее брат в плену. А ты, Було, иди в хижину, разломай сейф с казной и подготовь всё для «починки» казначея. Найди пуговицы, вставь нитки в иголки, чтобы потом не терять времени. Вот свиньи! Как они это сделали? Кто-нибудь что-нибудь видел? Это же невозможно!

Никто, по понятной причине, не мог ответить на вопросы командира. Никто ничего не заметил.

– Теперь надо ждать, когда они его отпустят.

Но Тентену, который находился в мелкой поросли позади опушки со связанными руками и ногами и с кляпом во рту, до возвращения еще было далеко.

Наконец под крики, улюлюканье и свист камней они увидели, как появился растерзанный Тентен с одеждой под мышкой. Точно в том виде, как Лебрак и Ацтек после пыток. То есть с голым задом. Или почти. Его короткая рубашка едва прикрывала то, что обычно принято прятать от посторонних взглядов.

– Глянь-ка, – не подумав, сказал Курносый, – он тоже им зад показал. Потрясающе!

– Как они ему это позволили и не схватили его снова? – возразил Крикун, который чуял что-то неладное. – Подозрительно. Все же мы научили их, как действовать.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды – липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа – очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» – новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ханс Фаллада

Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века
Место
Место

В настоящем издании представлен роман Фридриха Горенштейна «Место» – произведение, величайшее по масштабу и силе таланта, но долгое время незаслуженно остававшееся без читательского внимания, как, впрочем, и другие повести и романы Горенштейна. Писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, Горенштейн эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». При этом его друзья, такие как Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов, были убеждены в гениальности писателя, о чем упоминал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Современного искушенного читателя не удивишь волнующими поворотами сюжета и драматичностью описываемых событий (хотя и это в романе есть), но предлагаемый Горенштейном сплав быта, идеологии и психологии, советская история в ее социальном и метафизическом аспектах, сокровенные переживания героя в сочетании с ужасами народной стихии и мудрыми размышлениями о природе человека позволяют отнести «Место» к лучшим романам русской литературы. Герой Горенштейна, молодой человек пятидесятых годов Гоша Цвибышев, во многом близок героям Достоевского – «подпольному человеку», Аркадию Долгорукому из «Подростка», Раскольникову… Мечтающий о достойной жизни, но не имеющий даже койко-места в общежитии, Цвибышев пытается самоутверждаться и бунтовать – и, кажется, после ХХ съезда и реабилитации погибшего отца такая возможность для него открывается…

Александр Геннадьевич Науменко , Леонид Александрович Машинский , Майя Петровна Никулина , Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Проза / Классическая проза ХX века / Самиздат, сетевая литература / Современная проза / Саморазвитие / личностный рост