Пуговица Дантеса

Неудивительно, что с декабристами историки явно перестарались: безжалостно отсекая одно, они беспричинно выпячивали другое, получив в результате нечто неопределённое. Ведь если царские офицеры силой пытались свергнуть законную власть, то в таком случае подобный процесс следовало бы назвать вполне определённо – военный переворот. И даже если переворот этот осуществляли сугубо штатские лица, всё равно не обошлось бы без душка государственной измены. Власть должна быть легитимной. Так что в попытке государственного военного переворота 14 декабря 1825 года со стороны заговорщиков, как и следовало ожидать, не было проявлено ни должного героизма, ни стойкости духа, ни решимости. Так что же было? Отвечу: бунт кучки застоявшихся от безделья неудачников, замешанный на презрении к власти и близорукой самонадеянности. Однако из затеи ничего не вышло; как результат – кровь невинных солдат и осознание собственной никчемности.

Кому впервые пришла мыслишка назвать Пушкина декабристом, судить не берусь. Хотя одно можно сказать определённо: это опять-таки явное лукавство. Вольное ли, невольное, но однозначно целенаправленное. Так вот, Пушкин не был декабристом! Прошу, уважаемый читатель, запомнить это. Другое дело, что многие из тех, кто числился в тайных антиправительственных организациях, были ему хорошо знакомы, а с некоторыми он даже находился в дружеских отношениях. Но если бы при жизни Александра Сергеевича спросили о его отношении к мятежникам, не сомневаюсь, поэт ответил бы коротко и ясно: «Боже упаси!»

Впрочем, сохранилось вполне лаконичное мнение Пушкина по данному вопросу: «И я бы мог с ними, как шут…» Согласитесь, человек, сказавший такое, разве мог быть декабристом? Не иначе, как только в богатом воображении каких-нибудь марксистов-ленинцев…

Для сомневающихся же придётся рассказать и о «стоянии» на Сенатской площади 14 декабря, и о самих декабристах. Не обо всех, конечно; но тех, у кого на шее затянется петля, обойти никак не получится…

…В первых числах декабря 1825 года французский посол в Санкт-Петербурге граф де ла Ферроне намеревался вручить российскому императору верительные грамоты, а заодно и поздравительное письмо от короля Карла X. «Вашего Императорского Величества добрый брат Карл», – напишет в конце французский монарх. Правда, умышленно не указав при этом имени царя, которому предназначалось послание. Пьер-Луи-Огюст Феррон (он же граф де ла Ферроне) был слишком искусным дипломатом, чтобы не понимать, что в России назрел серьёзный политический кризис. Поэтому посол привёз из Парижа сразу две верительные грамоты: одна адресовалась императору Константину, другая – императору Николаю. Кто знает, как там сложится у этих русских?..