17 декабря император лично допрашивает Ивана Пущина. И на вопрос, посылал ли он «своему родственнику Пушкину письмо о готовящемся восстании», тот ответил, что вовсе «не родственник нашего великого национального поэта Пушкина, а товарищ его по Царскосельскому лицею; что общеизвестно, что Пушкин, автор “Руслана и Людмилы”, был всегда противником тайных обществ и заговоров» [25].
О членстве Пушкина в тайном обществе было спрошено и у декабриста Горсткина. 28 января 1826 года последний показал, что бывал у Ильи Долгорукова, у которого «Пушкин читывал свои стихи, все восхищались остротой» [26].
Зато Муравьёв-Апостол был более категоричен: Пушкин «никогда не принадлежал обществу».
И всё-таки следователи сомневались. И причин для сомнений хватало. Так, капитан 5-й конноартиллерийской роты третьего корпуса М. Пыхачёв заявил, что М. Бестужев-Рюмин «раздавал членам» стихи Пушкина, поэтому он, Пыхачёв, считал поэта членом тайного общества. Как бы то ни было, лишь эти двое (Горсткин и Пыхачёв) назвали поэта Пушкина заговорщиком.
Отвечая на седьмой вопрос следствия («Откуда заимствовали свободный образ мысли?»), Кондратий Рылеев, Александр Бестужев и даже Иван Пущин отрицали влияние творчества Пушкина на формирование своих взглядов. Когда при попытке перейти государственную границу был арестован Кюхельбекер, седьмой вопрос был задан и ему: Вилли Пушкина не упомянул вовсе!
Тем не менее члены Следственной комиссии старались. Вот показания мичмана В. Дивова: «Свободный образ мыслей получил… частию от сочинений рукописных; оные были свободные стихотворения Пушкина и Рылеева и прочих неизвестных мне сочинителей» [27].
Из показаний штаб-ротмистра М. Паскевича:
«Первые либеральные мысли заимствовал я прошлого 1825 года частью от попавшихся мне книг и от встречи с людьми такого мнения, а более от чтения вольных стихов господина Пушкина; я, признаюсь, был увлечён его вольнодумством и его дерзкими мыслями, но, не находя в самом себе подобных чувств, я по малодушию моему и без всякого ж к тому таланта хотел было подражать ему и перевел вышенаписанные стихи» [28].
Однако наибольшую опасность для поэта представляли показания Михаила Бестужева-Рюмина. Отвечая на седьмой вопрос, он заявил: «…Между тем везде слыхал стихи Пушкина, с восторгом читанные. Это все более и более укореняло во мне либеральные мнения» [29].