Пуговицы и ярость

Боунс посмотрел вниз:

– Если она там, то ты сдохнешь раньше, чем дойдешь до этой вот двери!

Угроза повисла в воздухе. В первый раз я видел на его лице что-то похожее на человеческие эмоции. От него и так несло злобой и смертью, но на этот раз он показал нечто большее.

– Здесь сорок миллионов.

Некоторое время он смотрел на сумку, потом перевел взгляд на меня:

– И зачем?

– Считай, это твое выходное пособие.

Я не собирался продавать мою Пуговицу ни за какие деньги в мире. На ней не было ценника. Она не могла никому принадлежать – даже мне.

– Так что бери деньги и проваливай.

Раздраженный моим тоном, он взглянул мне в лицо. Его голубые глаза угрожающе сузились.

– Я не уйду.

– Забирай деньги. Это компенсация твоих затрат и проценты от инвестиций. На эти деньги ты сможешь накупить себе сколько угодно блядей, да еще и покрасивее той, что потерял.

Боунс сидел, не шевелясь. Казалось, он даже перестал дышать. Но, несмотря на внешнее спокойствие, я понимал, что в тот момент он хотел растерзать меня на месте. Будь у него возможность, он прыгнул бы через стол и вцепился бы мне в горло.

– Я не приму твоего предложения.

Я не мог выйти из этого кафе, не заключив сделку. Если мы не закроем вопрос с Пуговицей, он будет искать ее повсюду и не оставит в покое. Да и Кейн может снова напасть на нее – второго избиения она точно не перенесет. Так что следовало покончить с этим дерьмом раз и навсегда.

– Я плачу восемьдесят.

Не то чтобы его поразила сумма, скорее, мое намерение.

– Чем выше ставки, тем больше я хочу ее.

– Но она никогда больше не будет твоей. Возьми деньги и иди с миром. Не хочешь по-хорошему – что ж?.. Но я не передам ее и не продам. Ни сейчас, ни когда-либо.

Боунс медленно наклонился ко мне, опершись локтями о стол:

– А у тебя крепкие нервы, Кроу. Крепче, чем я думал. Значит, ты украл у меня мою рабыню и думаешь теперь, что она твоя?

– Она действительно моя.

– А, так это месть за Ванессу! – покачал головой Боунс. – Не знал, что ты такой…

– Ты много чего не знаешь.

Если бы я мог в тот момент влепить ему в лоб пулю, я бы сделал это непременно. У меня никогда не дрогнет рука убить человека, что обидел мою семью. Я имел право на жизнь человека, убившего мою сестру.

Боунс понизил голос, так, чтобы, кроме меня, его никто не слышал:

– Ты начинаешь войну, которая окончится хуже, чем первая. И жертв будет в разы больше. Я не остановлюсь ни перед чем, пока эта пи*да не окажется в моей постели. Или ты действительно хочешь бросить мне вызов из-за какой-то девки?

Эти слова пронзили мое тело, словно молния.

– У меня и так достаточно причин грохнуть тебя. Просто выше крыши…

Не дождавшись ожидаемой реакции, он снова откинулся на спинку стула:

– Мне не нужны твои деньги. Когда мы снова встретимся, я заберу у тебя все – включая мою рабыню.

Боунс поднялся, застегнул пуговицу на пиджаке и направился к выходу, где его прикрывал охранник на тот случай, если я выстрелю. А выстрелить мне ох как хотелось! Хотелось выхватить пистолет и влепить в него всю обойму. Но я понимал, что это будет взаимное уничтожение.

Я смотрел ему в спину, понимая, что сражение переросло в войну.

Я забрался в постель. Пуговица даже не проснулась. Она никогда не узнает, что этой ночью я оставил ее одну, чтобы отстоять ее свободу. А залогом ее свободы отныне являлась смерть Боунса.

Кстати, еще одна причина убить его.

Но он был крепким орешком, и я понимал, что совершить задуманное будет, мягко выражаясь, нелегко. Но тут ничего не попишешь – или он, или она. А если так, то я знал, что надо делать.

Иными словами, мне был нужен Кейн.

Конечно, после того, что он сделал с моею Пуговицей, я готов был стереть его в порошок. Но другого выбора у меня не было. Мне был нужен Кейн – то есть помощник, оружие, сила.

Но удастся ли мне сдержаться и не выпустить всю обойму ему в лицо?

Я лежал без сна и, не отрываясь, глядел на огонь. Наконец, первые лучи солнца стали потихоньку проникать сквозь шторы. Комната наполнялась светом – наступил новый день.

Она медленно потянулась, открыла глаза и посмотрела на меня. На ее губах заиграла легкая улыбка. Лицо у нее уже не выглядело, как прежде, – бланши под глазами, разбитые Кейном губы, сломанная его пудовым кулаком скула. Из-за синяков не стало видно ее веснушек, и кожа потеряла свою свежесть. Но все же ее красота каким-то чудесным образом проступала сквозь все это безобразие.

– Доброе утро.

– Доброе утро, – восхищенно отозвался я.

Она прильнула ко мне и обняла. Прижавшись щекой к моей груди, она счастливо вздохнула. Разметавшиеся волосы приятно щекотали кожу.

– Как спала?

– Угу…

Она слегка погладила меня по животу, потеребив пальцами то, что в народе называют «тещина дорожка».

Когда я рассказал ей правду о Жасмин, с моих плеч словно камень свалился. Разумеется, виновато во всем было мое дурацкое упрямство. Я держался от Пуговицы на расстоянии, чтобы скрыть свое увлечению ею, но едва только не потерял ее, все решительно изменилось. Я страдал от ее холодности, от ее разочарования во мне. И я признался себе, что она действительно много значит для меня.

– А ты как сам?

– Спал как убитый.